Искатель. 1977. Выпуск №4
Шрифт:
— Ну, хорошо, собрались, митингуем, а тут с разных сторон бандиты. Ох, и вжарят они по нашему митингу…
— Чудак человек, это я предусмотрел. Там есть сознательный народ, да нас, считай, десяток. Винтари имеем, гранаты. Пулемет говорить заставим. Нет, думаю, не сунутся. А если и будут, что вернее всего, то тихо-мирно стоять в толпе. Но… тут уж мы бессильны.
— Ладно, брат, поживем — увидим. Давай-ка я вздремну маленько. Мы ж ночь копали, днем сторожили. Ах, хорошо-то как…
…Митинг, как и предполагал Михеев, проходил спокойно. Никаких эксцессов. Закутавшись в просторную доху и сильно ссутулившись, внимательно оглядывал Сибирцев собравшихся, вспоминал, но никого похожего на Дыбова не видел. Не было среди присутствующих
Да, именно таким запомнился поручик Дыбов прапорщику Сибирцеву в том далеком шестнадцатом. Значит, верно, он это. Вот, выходит, где встрече-то произойти. Да вряд ли рискнет. Не дурак Дыбов, нет, не дурак. Михеев произнес звонкую, зажигательную речь. Обрисовал мировое положение, упомянул про Семенова, который за японские деньги жег деревни, расстреливая всех от мала до велика, и называл себя спасителем России. Говорил и о бандах, бесчинствующих в уездах. Немного их уже осталось, но те, что есть, самые безжалостные. Ничего, разбили Колчака, выгнали за границу Семенова, со дня на день доберемся и до изверга, недобитого колчаковца, что зверствует в этом уезде. Скоро-скоро ему крышка.
Мужики воспринимали по-разному. Кто одобрительно кивал, на всякий случай, оглядываясь по сторонам, кто иронически хмыкал, а кое у кого в глазах посверкивала затаенная злоба.
Богатое издавна село Шилово. Четко пролегла межа: богатеи и батраки. В армию записывались батраки — народ в массе не больно сознательный, накопивший ненависть к своим вечным хозяевам. Многие уже прошли войну, но так ни с чем и вернулись к худым своим избенкам, полумертвой от голода ребятне, отчаявшимся женам. Было несколько комсомольцев. Эти услышали в речи Михеева звук боевой трубы и первыми поставили свои фамилии в списке добровольцев. В общем, набралось около двадцати человек. Были мобилизованы лошади у богатых мужиков для поездки в Верхнеудинск, добровольцам раздали оружие, патроны. Забрались они в розвальни и кошевки и под смех, хмельные песни и бабьи слезы тронулись в дальнюю дорогу, не дожидаясь ночи. Теперь-то чего бояться?..
Ехали не торопясь. Присоединялись добровольцы из других сел. Подбирали в попутных селах оружие, ящики со снарядами, оставленные за ненадобностью отступавшими к Чите колчаковцами. Набралось уже немало, и потому ни у кого не вызывали вопросов такие же зеленые ящики, сложенные в санях, двигавшихся в середине далеко растянувшегося обоза. Жилин теперь ехал с Сотниковым, а Сибирцев и Михеев правили по очереди.
Однажды к ночи, на третьи сутки пути, когда только приготовились расположиться на ночлег, Жилип, воспользовавшись тем, что хозяина не было в избе, рассказал о странном, на его взгляд, случае.
Пристал к ним давеча мужичонка, известный в Шилове скверным своим характером — вздорный и непутевый. Были, видать, за ним и темные дела — живет вроде бы не хуже других, а с чего живет, про то никто не знает. Догнал в своей захудалой кошевке, сказал, тоже, мол, хочет в Красной Армии послужить, поскольку собственное хозяйство в запустении, — одним словом, бобыль бобылем. Записывай в добровольцы! Записали, каждый человек нужен. Взяли с собой. Но чем-то не приглянулся он Жилину. Давай, говорит, твой ящик ко мне переложим. Чего, мол, коняку так утруждать? Снаряд, он, известное дело, тяжелый. Жилин вроде бы не слышал. Мужичонка пристал: давай да давай. Тогда Жилин велел нагрузить его ящиками с самыми настоящими снарядами. А мужичонка все вертится вокруг Жилина, все присматривается, слушает, о чем другие говорят, где будет ночлег, да в какое село еще заедем. В общем, стал наблюдать за ним Жилин. И вот, наконец, увидел. Нынче, как приехали, тот мужичонка ловко так вскрыл один из своих ящиков. Обнаружив доподлинные снаряды, маленько сник. После, покуривая с другими мужиками, будто
— Может, показалось? — Сибирцев внутренне напрягся, понимая уже, что не могло это показаться цепкому жилинскому глазу.
Жилин сумрачно качнул головой: нет, мол.
— Кто его записывал?
— Да Аникеев наш, комсомол.
— Ну-ка, брат, принеси нам списки добровольцев. Давай поглядим, кто, что да откуда. Неужто гонец?
— Похоже на то, — задумчиво процедил Михеев. — Тащи, Жилин, аникеевский список, ничего пока не говори, но к мужику твоему приставь кого-нибудь из наших, и чтоб глаз не спускал.
Жилин ушел.
— Вот и весточка от «хозяина», — сказал Сибирцев. — Что будем предпринимать? Впереди два дня пути, не меньше, пока до Верхнеудинска доберемся. А дорога — тайга. Всякое может случиться. Гнать лошадей тоже нет резона. Если «хозяин» недалеко и следит за нами, он все поймет, и тогда только бой. А где этот бой будет, он сам выберет. Его положение получше нашего.
Михеев молчал.
— Может, арестовать его без шума? — предложил Сибирцев. — Очень уж эта проверка ящиков да беседа с мужиками на провокацию смахивают… Ну, что ты молчишь?
— Думаю. Что провокация, тут, извини, и ежу понятно. А вот брать его или не брать — вопрос… Пути нам, действительно, два дня. Если не торопиться. Где теперь «хозяин», мы не знаем — позади нас или впереди. Добровольцы наши, за редким исключением, народ не очень надежный. Хоть и стреляный, да пуганый. На кого можно положиться? От силы полтора десятка. А у «хозяина», по слухам, за сотню сабель…
И в этот миг неподалеку обрывисто и сухо, будто хрястнула доска, ударил выстрел. За ним другой — подальше. И снова тишина. Чекисты, в чем были, выскочили на крыльцо. Снова деревянно треснул выстрел. «Из нагана», — определил Сибирцев.
Крики: «Стой! Стой!»
От ворот метнулась тень, слабо проявившаяся на светлом снегу. Крики удалялись, стихли.
Из избы выскочил Сотников, уже одетый, с пулеметом в руках.
— Погоди, — остановил его Михеев, прислушался. — Кажется, тихо. Давай без паники. Пойдем одеваться. А ты, — сказал Сотникову, — собирай народ.
Подбежал, тяжело дыша, Жилин.
— Ушел, сука! — хрипло крикнул он и длинно выругался. — В тайгу ушел…
В избе Жилин грузно опустился на лавку, морщась, стал рассказывать, как он пошел было к Аникееву, но что-то будто остановило его. Заглянул в сарай, где стояли их кони и сани, охраняемые молоденьким шиловским комсомольцем. Сквозь щель над дверью пробивалась тонкая полоска света. Вдруг услышал Жилин скрип дерева, такой звук, будто отдирают доску. Затаившись, он прильнул к щели и увидел при свете огарка свечи давешнего мужика, топором открывающего заколоченную гвоздями крышку снарядного ящика. Ящика с истинными снарядами: их для маскировки клали в сани на ночевках. А ящики с золотом тайно заносили в избу. Часового нигде поблизости не было.
Вскрыв ящик, мужик быстро вынул снаряд, покачал его в руках, заглянул на дно ящика и положил снаряд на место. Тут Жилин широко распахнул дверь и встал в проеме. Каким-то ловким, почти неуловимым движением мужик метнул в Жилина топор. Еще не видя топора, не чувствуя смертельной опасности, Жилин машинально откачнулся, оступился на скользком унавоженном снегу и рухнул навзничь. Это и спасло его. Сейчас же грохнул выстрел, и Жилин увидел, как прямо через него в длинном прыжке метнулся мужик. Извернувшись и одновременно выхватывая из кармана кольт, Жилин силился поймать на мушку прыгающий силуэт. Выстрелил, видно, промазал, потому что в ответ тоже ударил выстрел. Жилин попытался догнать беглеца, но было уже поздно. Ушел.