Искатель. 1978. Выпуск №4
Шрифт:
Белый дым повалил из ямы, подымаясь столбом.
— Выходи, Степа! — рявкнул от угла Бабенко, наставив автомат. — Выходи, гад, пока живой!
Дымный столб стал прозрачен, истаивая постепенно. Андрей стал отползать. Схорон по-прежнему чернел открытой пастью.
И опять полоснуло огнем, он уткнулся в сугроб, машинально тронул ухо. И по тому, как оно зашлось холодком, понял: зацепило все-таки. Он приложил к мочке комок снега и в два прыжка очутился за хатой:
— Куда вас понесло, надо же… — пробормотал Политкин, протягивая
— Крови не было…
— Видно, обожгло. Обойдется.
— Черт те шо, а не драка, — пробубнил Бабенко. — Зарылись в нору.
Андрей и сам не понимал, почему не сработало горящее сено.
А из схорона уже почти беспрестанно хлестали очереди автоматов. Бандиты, видно, не думали сдаваться, непонятно на что надеясь.
Издали с бугра донесся голос вернувшегося помкомвзвода, Андрей различил три приближающиеся фигуры.
Митрича узнал по огромному капелюху. Старик шел, сгорбясь, а следом, чуть выставив автомат, частил Мурзаев — вел председателя, точно под конвоем. Все еще не решаясь заговорить с ним, не зная, как себя вести, Андрей сказал негромко:
— Заходите в дом… Мурзаев, марш к Бабенко, на тот угол.
За Митричем натужно, со скрипом затворилась дверь. Юра торопливо, с лихорадочным придыханием доложил:
— Николай погиб… Довбня…
Андрей невольно снял шапку, и Юра, запнувшись на слове, последовал его примеру.
— Что — Довбня? — наконец спросил Андрей.
— Будет вот-вот, вызвал из района отряд с инструментом… Ну а со мной все в порядке! Вот, гранат прихватил.
Андрей не понял, с каким «инструментом», — минировать, что ли, собрались этот проклятый бурт? Когда он вошел в хату, хозяйка по-прежнему сидела как из ваяние в углу, а супруг — за столом, положив перед собой огромные, раскрасневшиеся от мороза кулаки. Он так и не разделся, лишь капелюх лежал рядом, искрясь обтаявшим снегом. Глаза Митрича застыло смотрели на лампу, в огнистой синеве их была пустота.
Снаружи нет-нет и прорывалась пальба — дробно, с глухой обреченностью огрызалось подземелье, после чего всякий раз Бабенко орал «ультиматум» вперемежку с матерщиной.
— Известно вам, кто там, Иван Митрич? — спросил Андрей, через силу принудив себя к уважительному обращению.
— Кому же быть, кроме моего богоданного… — Разлепив жесткие губы, Митрич скосил налитые тоской глаза на поникшую супругу. — Его автомат, Марина? Тот самый, что был под матрацем, а?
В тягостной тишине голос Митрича звучал с простудным хрипом. Казалось, в эту минуту он не видел, не хотел видеть никого вокруг. Марина при каждом его слове лишь затравленно вбирала в плечи повязанную платком голову.
— Партизаны в свое время автоматы сдали. Все! Я трепотню его насчет любви к оружию не принял. Он же обещал снести к Довбне, при мне завертывал. Или у него в запасе было? — Митрич треснул по столу кулаком, пустой графин отозвался тоненьким звоном. — Чуяло сердце беду, ждало…
Голос его пресекся.
«Вот так, — подумал Андрей с невольной жалостью к Митричу. — Жизнь сурова, и, похоже, старик не ждал себе поблажки. Может быть, поэтому, разорванный между чувством долга и желанием мира в семье, он так переменился за последнее время. Довбня прав — сник душой. Чего это ему стоило…»
— Рад был, что уматывает он отсюда, — прошептал Митрич с каким-то тихим отчаянием в дрогнувшее лицо жены. — Только бы с глаз долой… Вот. Все мои показания!
— Я не вправе вас допрашивать.
— Это все одно… С кражей все это связано, со свиньей этой? — Он кивнул на окно со смутной пугливой надеждой в оживших глазах.
— Да нет, не только… — сказал Андрей и вдруг заметил мгновенно выступившие на лбу Митрича крупные капли пота. — А собственно, куда он уматывал, если не секрет?
— В Польшу же, со своей любовью. — Голос его был едва слышен. Видимо, он что-то понял, может быть, то самое худшее, чего ждал и во что боялся поверить. Потому и снял перед выборами свою кандидатуру…
— Без документов?
— Во Львове, говорил, оформит, заодно с институтскими бумагами…
Но Митрич уже и сам понимал — все это вранье. Пасынок — темный парень, бывший связной, почему-то попросту решил бежать и споткнулся на первом же шагу. Что-то он натворил, не зря ж решил отстреливаться до конца там, в схороне.
Андрей же не узнавал Митрича, казалось, за эти минуты он превратился в глубокого старика, серые лохмы свалявшихся на лбу волос открывали две темные глазные впадины. Они были обращены к жене, в них мешались страданье и ненависть.
— Скоро прибудет старшина, — сказал Андрей, — прошу вас никуда не отлучаться.
Излишне было напоминать. Старик поглядел на него, медленно, как неживой, снова повернулся к жене:
— Дожили… — Грудь его бурно поднялась, зябкими руками он потуже запахнул кожух. — Молчишь?!
Хозяйка вскинула голову, до крови закусив губу, глаза ее стали как две искры, и Андрей ощутил за этим внезапным, полным неистребимой бабьей тоски вызовом давно копившийся бунт, готовый прорваться, положить конец притворству, старой скрытой неприязни, нелюбви, вражде.
— Сына убивают, — процедила она, затрепетав. — Те его запутали, а эти убьют…
— Кто — те? — тихо спросил Митрич, и челюсти его напряглись узлами. — Так он что… там не один?!
Он рывком поднялся, шагнул к жене, та даже не шелохнулась, вся как изваяние, с поднятым к потолку искаженным лицом.
— Говори! Стерва…
Губы ее дрогнули в усмешке.
— Говори!!
— Отстань, дурак…
Андрей успел схватить железное, рванувшееся тело Митрича, до ломоты в кистях сжимал его, пока оно не обмякло, забившись в судорогах, и отпустил, уронив на стул. Марина рухнула головой в ладони и зашлась навзрыд.