Искатель. 1981. Выпуск №2
Шрифт:
– Поторопись, чтоб дотемна успеть. Переночуешь там, а утречком обратно. Вместе с этим… Сизовым. Завтра ему надо быть здесь.
– Чего завтра-то? – не удержавшись, спросил Сизов.
– В колонию пойдешь.
– Чего это?
– Чего, чего – зачевокал. Требуют, и весь сказ.
Парень и мужичонка снова уселись под столбом: хорошо знали этого Беклемишева – не сразу раскачается. Покуривали, помалкивали, подремывали, радуясь тому, что срок не задерживается вместе с ними, – идет себе и идет.
Конвоир вышел только через полчаса. Он не стал открывать зыбкие ворота, сделанные больше для порядка, чем для охраны осужденных, пропустил их с носилками через калиточку возле караулки и пошагал следом, косо посматривая за своими подопечными – маленьким Сизовым впереди и этим верзилой сзади. Носилки были наклонены вперед, и конвоира беспокоило только одно: как бы эта пара не растеряла чего по дороге.
На первом же повороте из-под брезента, прикрывавшего носилки, выскользнул моток веревки. Его бросили поверх брезента, но он снова упал на землю.
– Стой! – крикнул конвоир. – Перевязывай все.
Он оглянулся беспокойно. Над низким лесом торчал столб с рупором громкоговорителя, и видно было, как ворона, сидевшая на нем, вытягивала голову в сторону леса, каркала.
– Вот сука, ведь накаркает, – сказал Беклемишев.
Тайга стояла тихая в этот час. Сойка верещала над головой, первая сплетница леса. Синицы и поползни суетились у корней деревьев. Серые ореховки бегали по стволам, громко кричали. Черный дятел исступленно бился о кору своей красной головой. Выше, над застывшими в безветрии кронами, скользили в синем небе быстрые стрижи.
Парень не стал перевязывать. Кинул себе через плечо выпавший моток веревки, наклонился к носилкам.
– Берись, чего рот разинул! – крикнул Сизову.
– Как думаешь, зачем я им понадобился? – спросил его Сизов, берясь за ручки.
– Не слышал, что ли? Этап готовят.
– Этап? Куда этап?
– На кудыкину гору, – захохотал парень. – Нашего брата посылают обогревать места, которые похолоднее. А ты как думал? Командировка переезжает, а сколько мест на той командировке? Считал? То-то же. Кого-то надо и отправлять.
Сизов не знал, какой будет новая командировка и сколько там понадобится рабочих, но встревожился.
– Я бы не хотел…
– Чего? – удивился парень. – Ты сколько сидишь?
– Пятый месяц.
– Еще необкатанный. Хотя пора бы…
Они снова пошли по тропе в том же порядке: впереди Сизов, за ним этот здоровяк парень. Позади, чуть поодаль, – конвоир с карабином, закинутым за спину. Долго шли не останавливаясь, молчали, посматривали на лес, на небо. По небу ползли облака, белые, взбитые, как подушки у мамы.
– Как тебя зовут-то? – полуобернувшись, спросил Сизов.
– Красавчик, – буркнул парень.
– У нас жеребец был Красавчик, вот ему шло.
– А мне не идет?
– У тебя имя есть.
– Нет у нас тут имен, только клички.
– Я не гражданин начальник, чтобы передо мной выламываться.
– Мама Юриком звала, – помолчав, сказал парень. – Юрка, значит.
– А по отчеству?
– Чего?
– Как отца-то звали?
– А черт его знает! – неожиданно зло сказал он, и Сизов оглянулся, подивился быстроте, с какой менялось настроение парня. – Не было у меня бати.
– От святого духа, значит?
– Считай, что от святого. Юрка, и все. Юрка Красюк. Потому и Красавчиком прозвали, что фамилия такая.
– А меня – Валентин Иванович.
– Хватит просто Иваныча. Мухомор Иваныч! Или хошь, другую кличку придумаю?
•- Я не лошадь.
– Ясно, только пол-лошади. Другая половина – это сейчас я. – Он вздохнул шумно, по-лошадиному. Откинул голову, посмотрел на шагавшего сзади конвоира. – Посидеть бы, а?
– Полежать не хочешь? – добродушно ответил конвоир.
– Не откажусь. – Он захохотал с вызовом. – Лежать не сидеть. Лежать всю жизнь можно.
– Скучно все время лежать-то, – сказал Сизов.
– Чего? Вкалывать – вот это скучно. А лежать да мечтать – милое дело.
– О чем мечтать?
•- Хотя бы о воле.
– А на воле?
– О полноценных червончиках.
– Зачем они тебе? Напиться и в тюрьму попасть, чтобы тут снова мечтать о воле?
– Ну не-ет! – Парень приостановился, дернул носилки, просипел в спину Сизова: – Грабануть бы покрупнее, завязал бы, вот те крест, завязал. Уж я бы придумал, как жить, придумал бы.
– Не выйдет.
– Чего?! – заорал парень, словно у него уже отнимали его еще не приобретенный кус.
– Если теперь не знаешь, потом не придумаешь…
И тут сзади грохнул выстрел. Они разом бросили носилки, отскочили, оглянулись. На тропе, где только что прошли, быстро поднимался на задние лапы огромный широкий медведище. Конвоир судорожно дергал затвор. В один миг медведь оказался возле него. Тот безбоязненно сунул ствол в глубокую свалявшуюся шерсть, нажал на спуск, но затвор только тихо щелкнул. В то же мгновение тяжелые лапы опустились на его спину, подтянули к себе, рванули когтями снизу вверх, задирая гимнастерку, из-под которой вдруг фонтаном брызнула кровь, ослепительно алая на белой обнаженной коже.
Они стояли, оцепенев от ужаса, смотрели, как крючковатые когти кромсали обмякшее тело, не было у них сил ни бежать, ни кричать. Медведь вскинул голову, уставился маленькими глазками на оцепеневших людей и вдруг коротко рявкнул. И этот рык словно бы подтолкнул их. Не помня себя, они кинулись в кусты, помчались напрямик через буреломы, через чащобу. Ветки хлестали по лицу, острые сучья рвали одежду. Они падали, вскакивали, снова бежали, слыша за собой страшный шум погони.
Первым опомнился Сизов. Остановился и ничего не услышал, кроме своего частого и хриплого дыхания да глухого хруста веток в той стороне, куда убегал Красюк.