Искатель. 1984. Выпуск №4
Шрифт:
— Ничего от вас не требуется. Стойте, пока не выпустим.
— Благодарю за искренний ответ. Все, вопросов у меня пока больше нет.
Еще пятеро суток все повторялось по одной и той же схеме с небольшими вариациями. Однажды явилась комиссия «из крупных специалистов». Они долго и тщательно вычисляли, как загружены трюмы, соответствует ли объем груза весу сахара и муки, не прячется ли под мешками и ящиками металл: оружие, боеприпасы. На пятые сутки японцы вдруг подробнейшим образом стали выяснять состояние машин «Ангары», скорость парохода в шторм и штиль, при ветре встречном и ветре попутном. Каждый визит стандартно завершался настойчивыми вопросами капитана и одинаково расплывчатыми ответами лейтенанте.
На восьмые сутки, как обычно, после обеда от пирса отвалил бот. На этот раз он вез всего десять человек. Вооруженные матросы заняли посты на баке, юте, у радиорубки, на мостике. Офицеры, ведомые третьим помощником, прошагали в каюту капитана. Все чинно расселись. Затем лейтенант «отбарабанил» по бумажке какое-то сообщение.
— «Меморандум, — читал переводчик. — Пункт первый. Японская сторона сожалеет, что ваш пароход находился в запретных водах, не зная этого. Но тем самым он вызвал подозрения в том, что помогал неприятелю и мешал нашим оперативным действиям.
Пункт второй. Разумеется, мы провели подробное исследование, пока наши сомнения не разрешились. Поэтому японская сторона не отвечает за ваши убытки.
Пункт третий. Мы строго предупреждаем вас, что впредь в запретный район вы можете вступать на свой страх и риск.
Пункт четвертый. В результате досмотра выяснилось, что пароход является именно „Ангарой“, а не каким-либо другим, грузы на нем закономерны и не затрагивают безопасности Японской империи.
Пункт пятый. Однако бумаги по радио неполны. Но, учитывая, что СССР является нейтральным государством и капитан с самого начала дружественно отвечал на все наши вопросы, мы стремимся освободить ваш пароход».
Переводчик завершил чтение и торжественно положил текст меморандума на письменный стол перед капитаном.
— Когда все же вы намерены освободить судно? — спросил Рябов.
— Вам ведь хочется, чтобы это случилось как можно скорее?
— Это мое единственное желание.
— Тогда подписывайте меморандум.
Капитан переложил бумагу на край стола:
— Вы заставляете меня говорить то же, что и в первый день вынужденной стоянки в порту.
— Хотите снова заявлять протесты и задавать вопросы? Тогда будете стоять здесь и дальше.
— Я хочу напомнить свои слова о том, что глупо подписывать документ, не понимая его содержания. Я могу подписать текст лишь на языке, понятном мне: русском или английском. Кроме того, поскольку я ставлю подпись, мне должны быть оставлены копии на двух языках.
— Вы находитесь в Японии и должны делать то, что требуется по японским законам.
— Но я снова напоминаю, что мы сейчас на борту советского корабля, следовательно, на советской территории, и законы Японской империи на меня распространяться не могут. Господин лейтенант, я ведь взрослый человек. И считаю бессмысленным подписывать непонятный мне документ без всяких оговорок, да еще когда копию мне не желают вручить!
— В таком случае мы вынуждены будем вернуться в порт для совещания с командованием. Это вызовет задержку, — перебил лейтенант.
— Документы могу подписать лишь на тех условиях, что Сказал. Кроме того, протестую против пункта три, в котором указано, что в запретный район я могу вступать только на свой страх и риск. Ведь я должен сначала выйти из этого района. И вы должны гарантировать мне безопасность движения по курсу, который укажете на карте. Кроме того, я не согласен с замечаниями о неполноте радиожурнала!
— Хорошо, мы все доложим…
Офицеры спустились в бот.
Капитан прошел по ботдеку в сторону кормы.
Ветерок развевал красный флаг. Возле него, как и в первый день, несли вахту матрос Шевелев и кочегар Ковалик. Еще два матроса под руководством боцмана драили палубу, словно никого из посторонних на судне не было.
Кочегар Сажин что-то втолковывал часовому на смеси русских и японских слов. Японец крутил головой то согласно, то непонимающе.
— Где это вы, Сажии, в иностранном языке подковались? Неужто за время стоянки?
— Я еще до революции в Иокогаму ходил. Моя-твоя все понимаем, верно говорю? — И хлопнул часового в старенькой, кое-где залатанной шинели так крепко, что тот едва не выронил карабин.
— Вы поделикатней, так и до инцидента недалеко. По вашей вине застрянем на необозримый срок в этой дыре!
— Инцидента не будет, я ж ему про Хасан напомнил.
— Ну и как?
— Я тут, говорит, ни при чем. Вот теперь втолковываю: раз нейтралитет между нами, то какого ж хрена нас сюда затащили и чего он с карабином на палубе торчит. Ну что, твоя-моя понимает?
Часовой крутанул головой.
— Ничего, переведу, поймешь, кивать начнешь.
Тем временем Марья Ковалик оставила свой пост и приблизилась еще к одному часовому. Тот опасливо отодвинулся.
— Боится тебя, Марья! — рассмеялся капитан.
Ему нравилась обстановка здесь, на корме. Нравилось независимое спокойствие команды. Никому ни слова не было сказано, а народ, судя по всему, почувствовал, что освобождение приближается. Ишь как осмелели.
— Да ты не бойся, — миролюбиво говорила Марья. — Николай Федорович, то ж я его шваркнула в первый день, когда к флагу сунулись. Сторонится с той поры… Я ж понимаю, — снова обратилась к часовому, — тебе приказали, ты и попер, думая, раз баба, так она слабая. Ладно, давай лапу, а то и попрощаться при офицерах не успеем. Сажин, переводи!
Часовой с опаской положил руку на ее крепкую, со следами угольной пыли ладонь.
— Вторую клади, уместится…
И прихлопнула обе ладони часового своей могучей кочегарской рукой:
— А думаешь, что меня сторожишь. Это я тебя не трогаю, — приговаривала Марья, пока часовой силился вызволить руки…
На юте было все спокойно, И капитан вернулся в каюту, заперся, чтобы никто не мешал. Он решил еще раз хорошенько подумать, какую новую каверзу замышляют все эти «уполномоченные». Ничего не приходило в голову… Лишь предчувствие, что это не все.
Офицеры вернулись через три часа. Переводчик сообщил, что копии меморандума сделаны. Теперь капитан может внести туда все свои оговорки, подписать — и «Ангара» свободна.
Таким образом, выше заголовка «Меморандум» появилась запись на японских текстах:
«Не понимая языка данного меморандума, считая, что подлинник согласно гарантии военных властей и господина переводчика полностью соответствует русской копии…»
А затем, на всех четырех экземплярах дописал следующее: