Искатель. 1985. Выпуск №2
Шрифт:
— Все, вот и нет нашего «Корейца», — печально сказал Банщиков.
Стоявший рядом Беляев отчужденно посмотрел на младшего врача, сказал, запинаясь, выталкивая из себя слова:
— Вам что, нечего делать?! Нашли зрелище! Ступайте к раненым!
Банщиков не обиделся, лишь покачал головой и ушел.
Не прошло и десяти минут, как с английского крейсера прибыл офицер с протестом: командиры стационеров требовали от Руднева, чтобы он не взрывал, а топил «Варяг».
— Господин капитан, — пояснил англичанин, испуганно поглядывая на исковерканный боковой мостик крейсера. — Если «Кореец» лишь по счастливой случайности не задел американский крейсер, то можно ли ожидать подобной «любезности» от «Варяга», чьи артпогреба куда более вместительны, чем у несчастной канонерской лодки?
Руднева передернуло от тона англичанина, Он отвернулся. Они и здесь подставили ему
— Хорошо, мы не будем взрываться. Передайте коммодору Бейли, пусть он не трясется за себя и за свой крейсер.
В 3 часа 30 минут на «Варяге» были открыты кингстоны. Море с ревом устремилось в отсеки крейсера. Спустя двадцать минут, удостоверившись, что все люди покинули помещения, Руднев на французском катере отошел от борта корабля. Команда крейсера — здоровые и легкораненые, перевезенные на стационеры, — вышли на их палубы проводить «Варяг» в последний путь. Все стояли молча, обнажив головы. Многие плакали. Порывистый ветер быстро сушил слезы, оставляя на испачканных угольной пылью и пороховой гарью лицах чистые дорожки. Но ни слез, ни этих дорожек на щеках никто не стыдился…
«Варяг» медленно кренился на левый борт. На юте вновь стал заниматься пожар. Огонь лизал палубу, разбитые шлюпки. Изредка слышны были разрывы: это огонь находил нетронутые беседки с патронами.
В 6 часов 10 минут крейсер лег на борт и затонул.
Японцы открыли огонь в 11 часов 45 минут. Русские завершили его в 12 часов 45 минут. Весь бой, таким образом, длился один час.
Потрясенная Европа по справедливости станет величать варяжцев героями. Но в этом будет свой особый, «европейский» привкус, граничивший с непониманием того, что заставило русских моряков поступить именно;ак. С точки зрения здравомыслящего человека, дерзкая попытка русского крейсера была заранее обречена на неудачу. Однако «Варяг» не уклонился от боя. Это было непонятно. И как часто бывало, когда Европа не понимала Россию, это было объяснено «загадочностью славянской души». Между тем герои «Варяга» открыто говорили, в чем они черпали свое мужество, — в любви к родине. В любви не на словах, а на деле. Этим объясняется тот поразительный факт, что русский и советский флоты знают множество примеров, подобных подвигу «Варяга», тогда как всякий другой флот — лишь единицы.
Россия устроила героям пышную встречу. Офицерам и нижним чинам были вручены ордена и специально учрежденные медали «За бой «Варяга» и «Корейца».
В 1905 году многие матросы из расформированного экипажа «Варяга» принимали участие в восстаниях на броненосцах «Потемкин» и «Георгий Победоносец», на крейсере «Очаков», в 1906 году готовили восстание в Кронштадте; в 1907-м участвовали в восстании в Свеаборге; в 1917 году брали Зимний.
Всеволод Федорович Руднев за мужество, отвагу и умелые действия в бою был награжден орденом св. Георгия 4-й степени и произведен во флигель-адъютанты. В 1905 году уволен в отставку в звании контр-адмирала. Умер в 1913 году.
…В ноябре 1917 года в штаб обороны Петрограда вошел высокий подтянутый человек в наглухо застегнутом морском кителе со споротыми погонами и следом от орденской колодки, на месте которой сиротливо висела всего лишь одна медаль. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что он «из бывших», кадровый офицер. Да он и не скрывал этого.
Вошедший представился:
— Капитан первого ранга Беренс, прибыл в распоряжение Советской власти.
Сидевший за столом матрос пальцем ткнул в медаль:
— Почему не сняли?
— Дорожу.
— Царской подачкой?
— Не царской — народной.
— Это как?
— Смотри сам.
Матрос не поленился, поднялся. На медали было выбито: «За бой «Варяга» и «Корейца» 27 января 1904 г.». Жесткое лицо матроса просветлело:
— Какое отношение к «Варягу» имеете?
— Имел честь быть на крейсере старшим штурманом.
«Варяг» был отличной рекомендацией, Беренсу поверили. Штурман легендарного крейсера стал первым начальником Морского генерального штаба, а в 1919 году — командующим морскими силами республики.
Из офицеров «Варяга» Беренс был не единственный, кто перешел на сторону Советской власти. В 1918–1919 годах командовал морскими силами Балтики С. В. Зарубаев. В годы гражданской войны был военным врачом М. Л. Банщиков…
Имя «Варяга» не исчезает из списков флота. Ныне его носит советский ракетный крейсер.
Александр
САД ГЕСПЕРИД
Я сижу на капоте «джипа», курю и слушаю рев двух тысяч младенцев. Орут они все сразу и очень громко, а я курю и слушаю. Вот, наверное, завизжал Ник Флоренс — у него всегда был мощный голос, а вот тот, который только что вылез из дверей и ловко передвигается на четвереньках, — должно быть, Рональд Брукс-младший, он и раньше не мог больше минуты усидеть на одном месте. Будем надеяться, что во второй жизни из одного получится оперный певец, а из другого — великий путешественник.
Вы, наверное, ничего не понимаете? Это не удивительно, я и сам немногое понял бы на вашем месте. Что ж, придется объяснить, откуда у меня взялся «джип», почему я сижу на его капоте и с какой стати раскричались сразу две тысячи маленьких глоток. Справедливость также требует осветить мои немалые заслуги в деле снижения среднего возраста населения нашей страны. Ну что ж, начнем…
Безвременно погибшие родители «наградили» меня именем Джонни и труднопроизносимой фамилией Роттенхейг. Были они серенькими, незаметными людьми, прожившими серенькую, незаметную жизнь и так же незаметно скончавшимися в один дождливый серенький день в результате заурядной автомобильной катастрофы. После отца осталась бакалейная лавчонка, в которой прошло мое скучное детство и с которой я без сожаления расстался на второй день после похорон. Вырученных денег хватило на оплату обучения в Академии искусств, но, к сожалению, не хватило на покупку доходной должности после ее окончания. В общем, из стен сей «кузницы талантов» я вышел с сияющим золотом и тисненой кожей дипломом скульптора, но без денег и работы. Вот так я и стал ваятелем, «конструктором образов». Исполнилась мечта моего скучного детства, которую нечуткий «пра-пра-Джонни», а попросту мой дед, упорно величает помешательством. Стоит ему услышать слова «бакалейная лавчонка», как он начинает бубнить о соломе, которой набита моя голова, о магазине, как он окрестил нашу жалкую лавчонку, и о голодной смерти, которая строевым шагом приближается к нему, горемыке.
Моя маленькая квартирка с утра до вечера полна народу и сигаретного дыма. Кроме постоянных обитателей — меня, деда, Сэмми — приблудившегося негритенка, кошки Элизы, — у нас в гостях находятся одновременно от пяти до двадцати «друзей дома», как говорю я, или «длинноволосых головорезов», как говорит дед.
Так вот, когда я очнулся от грез с дипломом в одной руке и пустым бумажником в другой, на работу мне помогли устроиться именно друзья. Вы сможете оценить эту помощь, только если живете в Америке. Устроили меня подсобным рабочим на радиоэлектронный завод. Как дипломированному «конструктору образов» мне поручили физически полезную и чрезвычайно развивающую умственно работу грузчика. Денег это давало немного, но концы с концами наша семья все же сводила.
Мечту детства я, однако, не предал и лез из кожи, чтобы стать известным скульптором. Днем таскал ящики с радиодеталями, а ночью пытался «выразить себя» в глине, гипсе и камне. Работал с увлечением, забывая все на свете По-моему, скульптуры были неплохие, я уже предвкушал триумф, когда владелец галереи, к которому я обратился с предложением организовать выставку, развеял мои иллюзии. Сначала он расхохотался, как будто я продемонстрировал ему не скульптуры, а сборник юмористических рисунков, потом внезапно замолк, осмотрел меня оценивающим взглядом, а затем нудно, разжевывая каждое слово, начал рассказывать о спросе на произведения искусства. Все, что он сказал, я знал и без него: на мраморных Венер не обращают внимания, бюсты годятся лишь как груз при засолке капусты, а барельефы годами пылятся в запасниках. Видя мое подлинное отчаяние, владелец галереи проникся сочувствием и посоветовал заняться авангардистской скульптурой. Эти хитрые штучки, по его словам, охотно покупались, главное, чтобы между названием и формой скульптуры не было абсолютно никакой связи. А еще лучше, если покупатель вообще не сможет догадаться, что изображает такое произведение искусства: это будит воображение и увеличивает цену. Добрый меценат отечески похлопал меня по плечу и обнадежил, что таким способом можно неплохо заработать и стать знаменитым, а уж став знаменитым, можно лепить что душе угодно: хоть Юпитера с молниями в руках, хоть банки из-под пива — все будет приниматься с восторгом.