Искатель. 1987. Выпуск №1
Шрифт:
— А все-таки — с кем вы тогда дрались? — спросила она.
— С инопланетянами, — твердо сказал я.
Люська засмеялась.
— Ох, отлуплю я тебя когда-нибудь, Минька! — пообещала она. — Как в детстве лупила.
— Да уж лупила ты меня как в детстве! — возмутился я. — Это еще выяснить надо, кто кого лупил!
— А у качелей тогда?
— Интересное дело! — сказал я. — У качелей! Конечно! У меня тогда глаза были песком засыпаны…
Тут лицо у Люськи стало — не поймешь — то ли нежным, то ли озабоченным. Что она там увидела? Я обернулся. Полная молодая мамаша катила по просыхающему асфальту широкую детскую коляску с двумя близнецами. Прервав разговор, мы смотрели, как она обходит по краешку лужу, отразившись в ней вместе с коляской. Потом колесо чиркнуло по воде, и отражение немедленно порвалось в мелкие клочья.
— Что с Гришей, Минька? — каким-то надломленным голосом проговорила Люська.
— А что такое?
— Не знаю… — сказала она. — Аркашка говорит, он от жены сбежал. Врет, конечно… Но я же чувствую: Гриша от меня что-то скрывает. Минька! С кем вы тогда дрались?
— С женой Тришкиной, — сказал я.
В другой бы раз она мне этого не простила. Но больно уж денек стоял хороший. На Люську вообще погода сильно действует.
— Дурачок ты, Минька, — искренне сказала она. — Сколько тебя помню — всегда дурачком был.
— Ага, — бодро согласился я. — Дурачок. Иванушка-дурачок. Тридцать лет на печке лежал.
— И неграмотный вдобавок, — засмеялась она. — Это же не Иванушка, это Илья Муромец на печке лежал…
Кончался август. И я не знаю, в чем дело, но только после того разговора с матерью Наташка стала попадаться мне на глаза чуть ли не каждый день. Еле успевал на ту сторону переходить. Но однажды все-таки не уберегся.
— Ну куда ты полез, Миша! — услышал я совсем рядом ее рассерженный голос и, вздрогнув, остановился. — Куда тебя понесло? Вернись сейчас же!
Это она со своим пацаном воевала. Увидев меня, растерялась.
— Миша?.. Здравствуй…
А губы — ну совершенно детские. И носик такой пряменький, аккуратный… Не то что Люськин рубильник.
— Привет… — осторожно отозвался я. — Как жизнь?
— Вот… погулять вышли… — ответила она.
Я смотрел на нее и соображал, что бы еще такое сказать. — Я слышал, развелась ты…
— Развелась… А ты? Так до сих пор и не женился?
— Да некогда все, — сказал я. — Дела.
— Дела? Какие?
— Такие дела, что закачаешься, — хмуро ответил я.
— Скамейку нашу помнишь? — спросила она вдруг.
Я буркнул, что помню.
— Сменили ее. Новую поставили…
— Серьезно? — сказал я. — Надо пойти посмотреть.
Она жалко улыбнулась уголком рта.
— Чего уж там смотреть…
Замолчали. Наташкин пацан штурмовал ограду сквера — протискивался меж прутьев туда и обратно.
— А у меня день рождения скоро…
— И что? — насторожившись, спросил я.
— Приходи. Если сможешь, конечно…
Так… Потянули телка за веревочку… Не дурачок ведь, понимаю, в чем дело. Все прекрасно понимаю. Не дождалась, выскочила замуж, промахнулась, развелась, вспомнила, что Минька Бударин до сих пор не женат.
— Не знаю, в общем… — промямлил я. — Мы тут, понимаешь, как раз тридцатого всей сменой за грибами выезжаем…
Насчет грибов я не врал. Наши уже и туески подготовили, и автобус был заказан. Сам-то я, правда, ехать не собирался.
Кое-как унеся ноги, решил взглянуть на новую скамейку. Посидел на ней, потрогал гладкий брус, где раньше было вырезано крупно и глубоко:
«НАТАША».
Ладно. По грибы — так по грибы. За мной ведь тоже, как за Гришей, глаз да глаз нужен. Оставь меня в городе — возьму да и сорвусь на день рождения, кто меня знает!
Кто-то остановился передо мной, постоял немного и сел рядом. Я покосился на подсевшего и увидел, что это Бехтерь.
— Ну, здравствуй, — неприветливо сказал я ему. — Что? Лавки другой не нашлось?
Бехтерь снял фирменные очки и долго тер переносицу.
— Ну хоть ты бы мне, что ли, объяснил, — с тоской попросил он. — Бил я его тогда или мне это так, от злости померещилось?
— От злости, — сказал я.
Бехтерь усмехнулся. Что-то плохо он выглядел — то ли больной, то ли усталый.
— Ничего, — сказал он. — Она еще с ним наплачется…
— Это почему же?
— Наплачется, — упрямо повторил Бехтерь. — Вот увидишь. Я-то знаю, что он за человек…
— А ты-то сам что за человек?
Бехтерь вдруг ухватил меня за руку.
— Минька! — сказал он. — Не хотел я с ним тогда драться, веришь? Хотел подойти, поговорить по-людски, с глазу на глаз… Она ведь заявление из загса забрала, Минька! А он даже говорить со мной не хочет. Морду воротит, понимаешь? Простите, говорит, мы с вами не знакомы… Ах ты, думаю!..
Бехтерь задохнулся и умолк. Так это он, выходит, один на один отделал того… которого я потом рейкой? Аи да Валька! Как же надо было разозлиться!..
— Не того ты отлупил, Бехтерь, — сказал я ему. — Не Гришу.
Он вскинул голову.
— Что… правда?
— Правда, — сказал я.
Бехтерь подумал, потом уныло кивнул.
— И что он теперь? Этот, кого я… В суд на меня, да?
— Да нет, Бехтерь, — вздохнул я — Никто на тебя в суд подавать не будет…
Первый раз в жизни я говорил с ним не раздражаясь. А может, меня и раньше раздражал не столько сам Бехтерь, сколько этот его дурацкий фирменный оскал.
— Кончай киснуть, Валька, — сказал я ему. — Сам понимаешь: ушла — значит, ушла. Другую найдешь.
— Не найду, — безразлично ответил мне Валька Бехтерь.
ГЛАВА 15
Наш автобус стоял у ручья на опушке, и огромная верба время от времени лениво проводила по его крыше кончиками узких листьев.
Я влез в автобус, и спавший на заднем сиденье шофер поднял голову.
— Свои, свои… — успокоил я его. — Спички только возьму…
Я пробрался к своей сумке и устроил в ней маленький переворот. Коробок, конечно, оказался на самом дне. Я разгреб продукты, переложил пистолет… и от кисти к локтю проскочили знакомые электрические мурашки.