Искатель. 1987. Выпуск №2

Пересунько Юрий Федосиевич

Новая работа не только давала мне средства, но и не лишала тщеславных надежд. Я верил, что настанет время и я смогу рассказать о деловой операции Боба подробнее и благодаря близости с ним раньше других. Я чувствовал, что на затее Винкли можно неплохо заработать.

Вскоре я узнал, что Боб развелся с Лиз… Однако завещание по контракту он оставил на ее имя.

Было ясно, что развод предпринят Бобом с целью уменьшить налог с завещанной суммы, так как при завещании капиталов государству, общественным организациям и неродственным лицам налоговый процент

гораздо ниже, чем при прямом наследовании.

Лиз и Винкли продолжали жить в одной квартире. Однажды, когда мы сидели с ним за столом, он невзначай проговорился, что не может быть со мной откровенным. Это задело мое самолюбие. Ага! Так у него есть от меня тайна!

Способность использовать чужие слабости или тайны в своих интересах — высшая ступень по сравнению с умением распознавать людей, это уже алгебра успеха! К таким выводам я пришел, кстати, не без помощи Боба. А сейчас он наталкивал меня на мысль проверить метод на практика…

Через две недели после обследования Боб отдал себя в руки эскулапов.

Мы с Лиз провожали его до дверей Центра.

Не буду скрывать, Боб унес с собой частицу моего сердца. Чем он притягивал меня к себе: обаянием, умом или целеустремленностью и коварством? Скорее всего все эти качества совмещались в нем с удивительной гармоничностью.

Используя старые связи с Центром трансплантологии, я скоро узнал, что все органы Винкли годны к пересадке и на них уже появились покупатели. На все, кроме мозга.

Однажды меня вызвал к себе шеф. Я знал, что вызов к Виктору Краски — так звали шефа — почти всегда был связан с неприятностями…

— Дорогой Кларк, у меня к вам поручение, которое я с удовольствием выполняю, — круглое лицо Краски расплылось в улыбке, он показал мне на кресло. — Ваши материалы пользуются успехом. Я вижу, что мои семена попали в благодатную почву: вы уже начали понимать, что статьи надо лепить, как глиняные статуэтки.

Свою роль наставника Краски нисколько не преувеличивал. Именно его высокий профессионализм помог мне сравнительно быстро постичь ремесло газетчика.

— Благодарю вас, господин Краски. Он встал и подошел ко мне.

— С особой радостью хочу сообщить вам об очередном задании редакции. Вам предстоит путешествие во Францию…

В другое время при таком известии я бы не удержался от восторга… Но сейчас отъезд был для меня очень некстати. Ведь со дня на день мог подвернуться покупатель на мозг Боба Винкли, мне не очень хотелось, чтобы это произошло в мое отсутствие.

— Вы, конечно, знаете о завещании старого Тирбаха. — Краски глядел на меня в упор.

Имя Эдварда Тирбаха не сходило с газетных полос. Это был семидесятилетний магнат, владевший военными заводами, банками, отелями. Разумеется, немало места газеты уделяли частной жизни Тирбаха. Писали, например, что он повздорил с сыном от первой жены из-за того, что тот пренебрег карьерой бизнесмена. Тирбах-младший уехал в Париж и начал заниматься в Академии изящных искусств. В ответ на это Эдвард лишил сына материальной поддержки, а почти все свое состояние завещал молодой жене — Кэт Тирбах, оставив Рцдольфу незначительную сумму. И не исключено, что из-за неравнодушного отношения к газетной шумихе вокруг своего имени сам позаботился о том, чтобы это завещание стало достоянием гласности.

— Вы лучше других справитесь с этой задачей, — продолжал Краски. — Разыщите Рудольфа Тирбаха и дружески побеседуйте с ним… Разузнайте истинные мотивы его поступков («Вот оно, началось!» — подумал я), опишите его отношения с отцом, начиная с детских лет… Дело в том, что сейчас очень много говорят о завещании Эдварда Тирбаха и, как правило, осуждают его поступок. Мы должны дать объективную оценку этим фактам.

— Симпатии автора, насколько я понимаю, должны быть на стороне сына? — спросил я.

— Не обязательно. — Он не спускал с меня глаз, словно надеясь на мою сообразительность. — Вы не учитываете либерального духа нашей газеты. Кто в этом споре прав, решите сами. Узнаете, насколько перспективно увлечение Рудольфа и стоило ли ему так яростно противиться воле отца, чтобы семейное разногласие переросло в социальный конфликт…

Я понял, что Рудольф Тирбах может удостоиться благосклонного отношения газеты только в том случае, если его увлечение не окажется безрезультатным. А это могло выясниться очень не скоро. Поэтому я должен был осветить в негативном плане, по всей вероятности, чистые и благородные юношеские порывы. Задание пренеприятное!

Возражать не имело смысла, я поблагодарил Краски за доверие и вышел из кабинета. Вечером я уже прощался с Лиз, попросив ее сообщить мне телеграфом сведения о Бобе, и вылетел в Париж ночным рейсом, даже не подозревая, не сколько это вынужденное удаление приблизит меня к деловой операции друга.

7

Не буду утверждать, будто Рудольф Тирбах понравился мне с первого взгляда. Скорее наоборот. Красивый юноша со спортивной фигурой был очень немногословен и показался гордым. Мы встретились с ним на улице. Он согласился побеседовать со мной с большой неохотой. А когда я пригласил его в ресторан, сухо ответил, что предпочитает разговаривать, стоя у мольберта.

На одной из улочек Монмартра мы поднялись в скромную мастерскую, расположенную на чердаке. Она была загромождена холстами, подрамниками, этюдами.

За узкой занавеской, отгораживающей небольшой угол, стояли газовая плита и деревянный топчан, покрытый выцветший пледом…

— Извините меня, в академии очень напряженная программа, — сказал Рудольф. — К тому же надо зарабатывать на жизнь. Не хотите ли вы приобрести несколько моих этюдов?

Смущаясь, он показал на небольшие картины на полу. И я как бы заново увидел стоявшего передо мной человека. Рудольф стыдился своей бедности, к которой еще не успел привыкнуть и следы которой были видны повсюду. Потертые брюки, залатанный халат на вешалке. Бедность не помешала Рудольфу воспротивиться такому властному характеру, как Эдвард Тирбах!