Искатель. 1990. Выпуск №5
Шрифт:
Если маленькая частица такого камня справилась с титанитовой дверью... Он удвоил усилия, вспомнив, что сила воздействия камня зависит от расстояния. Чем ближе продвигал он зеленый меч кристалла к стене, тем ярче становилось пятно падавшего от нее света. В его оттенке появились какие-то новые, зеркальные блики.
Постамент все же оказался для него слишком тяжел, и теперь он боялся, что сил завершить начатую работу не хватит, каждый следующий сантиметр продвижения давался ему все с большим трудом, словно стена отталкивала кристалл. А может быть, силы уже окончательно оставляли его. От напряжения из его многочисленных ран начала сочиться кровь, и на полу отпечатывались четкие следы всех его шести лап.
В космической тишине подземного зала слышалось только измученное дыхание леврана и скрип каменной глыбы, оставлявшей на полу глубокие царапины. В конце концов он вынужден был остановиться, чтобы немного отдохнуть.
В каменном зеркале происходили какие-то изменения. Отражение стало четче, рельефнее. Изменился цвет поверхности стены, словно в камень добавили серебра. Зеркальная пленка стала ярче. Но больше всего бросался в глаза изменившийся цвет отраженного в стене лезвия меча. Он приобретал явственный красноватый оттенок.
Это показалось Роману настолько важным, что, превозмогая боль, он отполз на безопасное расстояние в противоположный конец зала и заглянул за край чаши, закрывавшей кристалл. Светящееся лезвие кристалла на его стороне оставалось ярко-зеленым, и, значит, изменения происходили только в отражении. Этого не могло быть, и тем не менее, как только он возобновил продвижение зеленого меча к стене, ему пришлось признать, что отражение в каменном зеркале постепенно приобретает все большую самостоятельность.
Например, левран, двигавший ему навстречу красный кристалл, прихрамывал на правую переднюю лапу. Когти на ней были сломаны и зияла огромная рана. Передние лапы Романа пострадали меньше всего... Да и в самом отраженном зале проступали новые, не свойственные залу Романа черты.
Казалось, зеркало превращается постепенно в прозрачное стекло, и он видит за ним какой-то новый, незнакомый, живущий самостоятельной жизнью, мир.
Стена становилась все более зыбкой, по ней пробегала рябь, словно перед ним был не камень, а отражение в озерной воде... Стена колебалась, сминалась и распрямлялась вновь. От лезвия зеленого меча до красного кристалла на той стороне оставались считанные сантиметры, одно последнее усилие. Но Роман остановился.
Он слишком хорошо помнил свой сон. Что произойдет с миром, отчетливо видным за полупрозрачной пленкой зеркала? С этим залом, со всем окружающим пространством? С Ангрой, наконец?
И тут левран за пленкой зеркала убрал свои лапы с каменного постамента и, обретая самостоятельность, шагнул вперед. Он приник к разделявшей их прозрачной преграде и долго пристально смотрел в глаза Роману. Взгляд его больших влажных глаз был печален и мудр. Что-то он хотел ему сказать этим взглядом, о чем-то поведать.
Роман, невольно подчиняясь его немому зову, придвинулся навстречу, их передние лапы соприкоснулись, взаимно поддерживая друг друга. Поверхность, разделявшая их, потеряла свою несокрушимую монолитность, стала гибкой и податливой, как резиновая мембрана.
И все же это была граница между мирами. Черта. Если бы они смогли увидеть себя со стороны раздела, они поняли бы, что их тела в точности повторили в эту минуту символическое изображение талисмана.
Два леврана стояли на задних лапах друг перед другом, с двух сторон упираясь в черту.
И черта дрогнула, поддалась их взаимным усилиям.
Кристаллы соприкоснулись друг с другом.
Круг старого замороженного времени кончился и уходил теперь в небытие. Начиналась другая эпоха. Словно бесшумный вихрь пронесся по залу.
Заколебались стены, смазалась граница, заворачиваясь в огромный рулон, и, свертываясь, вытолкнула чужое пространство в его собственные пределы.
На какие-то доли мгновения Романа накрыл полный и беспросветный мрак, тот самый, что стоит у предела всякой жизни, а когда он развеялся, не было уже леврана и не было старого зала.
Человек стоял перед беспредельной серебристой дорогой, уходившей от него в бесконечность, соединявшую звезды.
Джордж Миллар, ночной портье отеля «Карлтон», крепкий энергичный, элегантно одетый мужчина говорил в микрофон. Голос у него был спокойным, но во взгляде чувствовалось недовольство.
— Очень сожалею. Больше такого не повторится. Я сейчас пришлю человека.
Он сдернул с головы наушники с микрофоном, бросил их на коммутатор, быстро вышел из-за своей перегородки и направился в холл. В начале второго ночи отель был заполнен на две трети. В просторном холле горел неяркий свет. Откуда-то доносился звук радиоприемника. Миллар спустился по трем невысоким ступеням. Свернув в арку, посмотрел на мужчину, ра-стчиувшегося на большом мягком диване. Тот лежал на боку, обложившись подушками, и, прикрыв от удовольствия глаза, слушал по радио музыку.
— Эй ты! — рявкнул Миллар. — Так ты следишь за порядком?!
Стив Грейс, высокий черноволосый мужчина лет двадцати восьми с глубокопосаженпыми глазами, медленно повернул голову и посмотрел на Мпллара. Он ткнул большим пальцем в сторону радио и улыбнулся.
Кинг Леопарди. Ты слышишь, Джордж? Какой мягкий звук, как ангельское крылышко!
Отличный звук! Только ты поднимись и убери его из коридора.
Стив Грейс удивленно вскинул брови.
— Что? Опять? Я думал, что эти пташки уже давно в постелях.
Он спустил ноги с дивана и встал.
— Из восемьсот шестнадцатого говорят, что нет. Он там в коридоре с двумя своими дружками. На нем только желтые шорты. Они там устроили концерт. А одна из девиц из восемьсот одиннадцатого пляшет под музыку. Давай, Стив, разберись с ними. И чтобы все было тихо.
Стив Грейс усмехнулся.
— Леопарди все равно не отсюда. Мне можно использовать хлороформ или только дубинку?
Он прошел по бледно-зеленому ковру, миновал арку и направился через холл к открытому лифту. Поднявшись на восьмой этаж, вышел в коридор. Словно резкий порыв ветра, на него налетел оглушающий звук. С полдюжины дверей были открыты, и из них выглядывали сердитые лица.