Искатель. 1991. Выпуск №5
Шрифт:
Здание большое, должны же у него быть еще подъезды?
Затемнив очки и взлохматив волосы, Главушин с быстрого шага перешел на бег, а приблизившись к толпе, спуртовал. Обогнул монахов, резко затормозил у дверей.
— Ребята, быстро! Они пробиваются со служебного входа, нужна подмога!
— Где это? — встрепенулся рослый широкоплечий парень, отлипая от косяка настежь распахнутой двери. Второй, подозрительно прищурившись, готовности броситься на помощь не выказал. Лишь спросил сквозь зубы:
— Кто «они»?
— Рядом, за
— Бегите, я сейчас! — молниеносно изменил он направление движения на противоположное, как только путь внутрь здания оказался открытым.
Где же лифты? Кажется, слева за колоннами. Если на первом этаже ни одного, нет — бегом на аварийную лестницу.
К счастью, двери одной из кабин оказались открытыми, благообразный старичок с жиденькой седой бородкой пытался втолковать автомату, что ему нужно подняться на «соок сестой этас», не догадываясь просто набрать код на клавиатуре.
Главушин вскочил в лифт, скомандовал: «Тридцать шестой, срочно!» — и лишь после этого оглянулся. Трое парней в зеленых майках только-только, мешая друг другу, ввалились в двери.
«Кто не успел — тот опоздал», — вспомнил Филипп древнюю пословицу и улыбнулся.
Перед отделанной голубым пластиком дверью лаборатории прогуливались двое блюстителей. Прямой эфир — это вам не что-нибудь, мало ли какой сумасшедший задумает вразумить человечество, наставить на путь истинный. Во время пятой Игры не уследили, один чудак влез-таки в фокус экстрамер и начал, размахивая руками, кричать: «Люди! Вы все умрете! Слышите! Вы все, все умрете! И я тоже умру!» Решил, бедолага, поделиться с миром сделанным накануне открытием…
Один из блюстителей лениво взглянул на карточку-пропуск, дружелюбно махнул рукой: «проходи!»
— Там, внизу, пикет и демонстрация каких-то монахов. Как бы не произошло чего… — счел своим долгом предупредить Филипп.
— Знаем, знаем. Не волнуйтесь, все необходимые меры приняты. На входе наши люди, никого постороннего они не пропустят.
— Да нет там ваших! В зеленых майках стоят, а ваших… — Это они и есть. Сержант уже сообщил, что вы прошли, — ухмыльнулся блюститель с тремя восьмиконечными звездочками на погонах.
— Позаботьтесь, чтобы они провели наверх мою ассистентку и оператора, — хмуро полупопросил-полуприказал Главушин.
— Не волнуйтесь, Филипп Иванович, делайте свое дело. А нам оставьте наше, — развязно посоветовал второй блюститель, распахивая перед Главушиным дверь.
По сравнению со вчерашним днем, когда прошла генеральная репетиция, здесь ничего не изменилось. В центре большого зала — экспериментальная установка, похожая на огромного паука, небольшое возвышение перед нею, несколько передвижных экстрамер в разных точках большого зала, скучающие операторы в углу…
Вольняев, бледный и торжественный, в сером безукоризненном костюме, нервно прохаживался
Великий экспериментатор…
А рядом с ним, невидимо передвигая ноги под длинным темным одеянием (кажется, ряса называется?), плыл юный монах с нежным девичьим лицом.
Уж не он ли так ловко обработал нобелевского лаурета? Да нет, слишком молод… Хотя…
Миша Деловеев, главный оператор, пулей вылетел откуда-то слева, завопил, размахивая руками!
— Что же ты?! Три минуты до выхода! А где Руслана?
— Сейчас подойдет, Ты, главное, не волнуйся. Вначале крутится десятиминутная запись, Так что все будет хорошо, и мы поженимся.
— А что старик кочевряжится, знаешь? Свадьба может расстроиться!
— Знаю, знаю. Включай свои тарахтелки, начинаем. Пожав плечами — дескать, мое дело маленькое, экстрамеры
я включу, а ты выпутывайся как знаешь, — Деловеев засеменил в угол к операторам, Филипп подошел к Вольняеву со всей доброжелательностью, на которую только был способен, протянул руку:
— Здравствуйте, мэтр! Рад вас видеть!
После короткого рукопожатия Алексей Вадимович резко отдернул руку, поманил ею, на мгновение оглянувшись, молодого монаха. Тот подошел. Быстро, но все-таки подошел, а не подбежал.
— Познакомься, это отец Тихон, мой духовник. Что, не ожидал? Я, представь себе, тоже. Думаешь, сдурел на старости лет? Ну и думай. Неисповедимы пути… Мы с тобой давно уже не встречались, поэтому ты не знал.
— Уж не вы ли так скверно повлияли на Алексея Вадимовича? Срыв Игры — удар не только по передаче, но и по репутации академика и нобелевского лауреата.
Смотрит светлыми детскими глазами и молчит. Икону из себя изображает.
— О моей репутации вам беспокоиться не следует, — воинственно задрал бороду Вольняев. — Я сам о ней… не беспокоюсь. Потому как всю жизнь полагал: заботиться нужно о мыслях и делах, а не о репутации.
Да, переубедить его будет непросто. Скорее всего невозможно. Но эксперимент должен состояться в любом случае. В любом.
— Я все-таки не понимаю, что произошло. Еще вчера вы, Алексей Вадимович, радовались, простите, как ребенок, что вновь добились права на Игру. А сегодня вдруг…
— Не вдруг, — невежливо перебил Главушина Вольняев. — Сомнения у меня были и раньше, И я высказывал их, если помните. Причем неоднократно.
— Совершенно верно. Дважды вы предлагали превратить генеральную репетицию в премьеру. Но это противоречит самому духу Игры с бесконечностью. Я вынужден напомнить: во время наших передач у экстравизоров собирается по два- три миллиарда зрителей не для того, чтобы узнать очередную научную новость, но во имя соучастия в ее рождении, сопереживания с экспериментатором. Во время наших передач каждый, подчеркиваю, каждый экстразритедь чувствует себя ученым, выпытывающим, вырывающим у матушки-Природы ее очередную тайну…