Искатель. 1998. Выпуск №8
Шрифт:
Заточный улыбнулся, откинулся в кресле и привычным лёгким жестом погладил пальцами виски.
— Вам придётся терпеть это и дальше, Анастасия. Мне характеризовали Дюжина как толкового парня, но предупреждали, что он не без особенностей.
— Вот даже как?
— Не беспокойтесь, он не сумасшедший. С психикой у него всё в полном порядке. Просто он от природы очень чувствителен ко всяким полям, так мне объясняли врачи. Я ведь консультировался с ними, прежде чем взять его к нам на работу. Есть такие люди, и их, кстати, вовсе немало, которые остро чувствуют поля. Говорят же, что спать человеку лучше в строго определённом положении, головой на север или на запад, я уж не помню, куда. Большинство из нас отлично спит там, где кровать стоит, и на все эти тонкости внимания не обращает. Но есть ведь люди, которые не могут спать, если положение неправильное. Короче, Анастасия, постарайтесь не обращать внимания на
Нельзя сказать, что Настю это хоть в какой-то мере успокоило. Заточному хорошо говорить: он не псих, а на остальное внимания не обращайте. С этим «остальным» ежедневно придётся иметь дело именно ей, а не генералу. И терпеть это, и мириться. И, самое главное, не злиться и не раздражаться.
Однако, против ожидания, чудачества капитана Дюжина Настю из себя не выводили. Хоть и было их немало, чудачеств этих, но Павел совершенно обезоруживал её своей открытостью и весёлым настроением. Более того, она ужасно удивилась, когда прислушалась к себе и внезапно обнаружила, что подсознательно пытается припомнить всё, что когда-либо слышала или читала про биополя и про особо чувствительных к ним людей. Никаких систематизированных знаний в её голове, конечно, не было, ибо проблемой Настя никогда специально не интересовалась, но из глубин памяти то и дело всплывали биопатогенные зоны и полосы, которые «есть проявление единой субстанции, пронизывающей всю Вселенную». Ей даже, хоть и не без труда, удалось вспомнить название книги, в которой об этом написано: «Космос и здоровье». Книга попалась ей случайно, и Настя бездумно листала её минут сорок, пока ждала кого-то. Там же было написано и про Г-образные индикаторы, и про сетки полос Карри, и про многое другое, что в тот момент показалось ей ненужным, неинтересным и бездоказательным. Однако теперь, наблюдая за Павлом, она всё чаще склонялась к мысли о том, что не могут люди, занимающиеся этой проблемой, все поголовно быть полными идиотами, а если ей, грубой материалистке, их наука кажется шарлатанством, то, может быть, дело не в науке, которая ей не нравится, а в ней самой, в её незнании, в зашоренном мышлении?
Настя с детства (разумеется, под влиянием мамы и отчима) накрепко усвоила простую истину: если она о чём-то не знает, это совершенно не означает, что «этого» нет и быть не может. Поэтому ей всегда было смешно и немножко даже противно, когда приходилось выслушивать от кого-нибудь фразы типа:
— Этого не может быть. Я ничего об этом не слышал.
Подобные аргументы казались ей сродни знаменитому чеховскому «этого не может быть, потому что не может быть никогда». Она хорошо помнила презрительное недоумение следователя, которому передавала материалы по группе Сауляка. Сауляк и его люди использовали методы нейролингвистического программирования, выполняя заказы высокопоставленных чиновников, стремившихся убрать политических конкурентов. Следователь об этом методе никогда не слышал и счёл Настины материалы полным бредом, о чём и не замедлил ей сообщить. А когда разразился скандал с врачом из Новосибирска, использовавшим в числе других и этот метод в весьма неблаговидных целях, недоверчивого следователя Генеральная прокуратура включила в состав бригады, занимавшейся этим делом. Настя до сих пор не могла без улыбки представлять себе его мину, которая должна была бы исказить строгое лицо. Она и сама до столкновения с Сауляком не слышала о нейролингвистическом программировании. Ну и что из этого? Обратилась к специалистам и всё выяснила. Оказалось, даже в научно-исследовательском институте МВД России этой проблемой занимаются. Так что никакой псевдонаучной фантастики.
Неистребимое внимание Павла Михайловича Дюжина к биопатогенным зонам Настя, таким образом, стала воспринимать абсолютно спокойно, как только сказала себе, что незнание — не аргумент. И причина её хорошего настроения была отнюдь не в этом, хотя первый толчок был дан, конечно же, капитаном. Она вдруг поняла истину настолько простую, что даже стыдно говорить. Эту истину знают все. Но знают как-то объективно, отстранённо, словно со стороны, не применяя её к себе и не преломляя через собственное сознание. А истина действительно оказалась до чрезвычайности проста: все люди разные. И хотя вряд ли найдётся человек, который будет с этим спорить, очень мало на свете людей, которые этой истиной руководствуются. Как-то так получается, что идею все признают, но почти никто ей не следует. А ведь если истину эту простую пропустить через себя и сделать частью своего миропонимания, то моментально изменяется всё восприятие окружающей действительности. И многое становится не только понятным до полной прозрачности, но и смешным. И вот это смешное так веселило и развлекало Анастасию Каменскую, что настроение у неё было неизменно приподнятым.
Вопреки её опасениям, Павел Дюжин оказался человеком способным, и хотя сам никаких оригинальных идей не продуцировал, он по крайней мере понимал то, что объясняла ему Настя. Понимал легко, почти всегда с полуслова, и работа с ним доставляла удовольствие. Как обычно случается, частное задание выяснить, не является ли сын генерала Заточного объектом интереса преступников, быстро превратилось в обширную программу исследования «чистоты» милицейских вузов Москвы. А вузов этих три, не считая Академии. Так что работа предстояла большая и кропотливая. С одной стороны, слушатели: кто такие, чьи дети и племянники, кем направлены на учёбу, каковы результаты психологического тестирования, и если результаты были неудовлетворительными, а человек всё-таки учится… И так далее. С другой стороны, преподаватели. С третьей — финансово-хозяйственная деятельность вуза. Особое внимание — внебюджетным средствам. Откуда они берутся, кто выступает спонсорами. У кого закупаются продукты для столовой, оборудование для компьютерных классов, технические средства. Направлений — море, и понятно, что Настя вдвоём с бравым капитаном Дюжиным сделать почти ничего не смогут. Но это и не их задача. Им поручено составить развёрнутую программу, выполнять же её будут другие сотрудники. Зато результаты их работы обобщать и анализировать придётся всё-таки Насте и Павлу.
— А это что? — спрашивал Павел, глядя, как Настя быстро набирает на компьютере какой-то текст, больше похожий на анкету.
— Это подсобный материал для тех, кто будет собирать информацию, — объясняла она терпеливо. — Чтобы им не пришлось держать в голове все вопросы, на которые нужно получить ответы, они при изучении личных дел учащихся будут заполнять анкету. Очень удобно. И нам потом анализировать будет проще. Введём данные в компьютер, он всё посчитает, и получим наглядную картинку.
— Ну-ка дай глянуть.
Настя вернула текст в начало и отодвинулась, давая Дюжину возможность смотреть на экран. Павел быстро пробежал глазами пронумерованные пункты, потянулся к «мыши» и подвёл стрелку к одной из цифр.
— Я бы сюда добавил юридическую историю фирмы. Нам ведь важно не только название организации, в которой работают родители слушателей, но и откуда она взялась. Слияния там всякие, разделения, переименования, дочерние фирмы.
— Верно, — кивнула Настя, — дело говоришь. Ещё какие соображения?
— Соображений больше нет, остались только вопросы.
— Ну задавай.
Павел спрашивал, она отвечала подробно, не раздражаясь, ибо понимала, что должна его учить. Дай Бог каждому учителю таких учеников, как капитан Дюжин, грех ей жаловаться; мало того, что мозги у Павла хорошо организованы, ему ещё и интересно то, что они делают. Если бы только не его причуды…
Каждый раз на этом месте Настя улыбалась и останавливала себя. Ну что ей его причуды? Мешают работать? Нет. Несовместимы со званием офицера? Тоже нет. Надо же, как глубоко въедаются в голову стереотипы: офицер милиции должен быть эталоном нормальности. Да кто её придумал, нормальность эту? Норма — это наиболее распространённая характеристика, то, что распространено меньше, считается «не нормой», но кто сказал, что «не норма» — это плохо? В норме у светловолосых людей должны быть голубые или серые глаза, реже встречаются зелёные, ещё реже — карие, но у кого повернётся язык заявить, что кареглазая блондинка — это некрасиво? Практика показывает, что как раз кареглазые блондинки считаются более эффектными и пользуются большим успехом у мужчин. Вот тебе и «не норма».
И точно так же каждый раз на этом самом месте Павел насторожённо спрашивал:
— Чего ты смеёшься? Я глупости говорю, да? Выгляжу в твоих глазах дураком?
— Ну что ты, Паша, — торопливо отвечала она. — Это я так, мыслям своим улыбаюсь. Настроение хорошее.
Опрос деда Немчинова Коротков провёл в первые же дни после убийства Саши Барсукова, но глубоко не копал. Он был согласен с Настей: если дед замешан в убийстве внучкиного ухажёра, то пугать его нельзя. Пока он не чует опасности, никуда не денется.
Навестить Леру Немчинову Настя решила тогда, когда Василия Петровича не будет дома. Надо своими глазами посмотреть, что это за девица, а уж потом подумать, как подбираться к её дедушке.
Легенду она придумала незатейливую, но практически «непробиваемую». Настя знала, что в том институте, где учился Барсуков, заместителем начальника одного из факультетов работала женщина. Вот ею-то она и решила представиться. Даже если Александр и рассказывал о ней, то фотографию уж наверняка не показывал, а по описанию — высокая блондинка лет под сорок — Настя вполне соответствовала. Только имя надо сменить, потому что имя начальницы Саша мог и назвать.