Искатели странного
Шрифт:
Михейкин поднял на Ченцова зеленоватые глаза, задумчиво кивнул. Ченцов подытожил:
— Вот вкратце и вся информация, которой мы пока располагаем. Вопросы есть?
— Что подразумевается под «не совсем понятным шоком» Веры Грей? — подал голос из глубины кресла Полетыкин.
— Сама по себе авария или… э-э-э… катастрофа не могла вызвать столь серьезной и продолжительной депрессии. Не забывайте, что она — пилот, только что окончила Академию. Со слабой психикой туда просто не принимают. Вообще у медиков осталось такое впечатление, что Грей перенесла постороннее активное вмешательство в психику, что-то типа психодинамической операции. На вопрос, как это произошло, они пожимают плечами.
— Но она жива?
— Жива, но находится в клинике.
Полетыкин удовлетворенно кивнул. Вопросов больше не было.
— Поскольку дело не совсем обычное, я предлагаю создать рабочую группу, которая на месте проанализирует ситуацию и доведет до нас свои выводы. — Ченцов вопросительно посмотрел на собравшихся: — Возражения есть? Тогда предлагаю поименно: главный энергетик товарищ Михейкин, главный механик Полетыкин, товарищ Беккер и кто-нибудь от медиков. Жаль, нет Бабаян, но я с ней свяжусь. Замечания есть? Вопросы? Предложения?
Возражений не было. Вопросов и предложений — тоже. Ченцов закрыл заседание. Все, переговариваясь, потянулись в коридор. В кабинете осталась только рабочая группа. Ченцов сидел, глядя в стол перед собой. В полировке отражались его руки, лежащие на столе. Солнце высветило золотистые волоски на пальцах. В его боковом свете мешки под глазами Ченцова стали заметнее. Не поднимая головы, он медленно произнес:
— Для вашего сведения: Вера Грей после аварии танкера на Росе получила такой же шок, как сейчас. Между прочим, там тоже погиб второй космонавт — Крис Ионин, а Грей осталась жива. Возможно, это просто совпадение, а возможно… — Он поднял голову и в упор глянул на сидевших перед ним людей. — Для этого в состав группы и включен Беккер.
Беккер шевельнулся в кресле, хотел кивнуть, но передумал.
Ченцов говорил все также медленно и негромко. Несмотря на это, его голосу было тесно в кабинете, он отскакивал от стен и глухо рокотал по полу.
— Во всяком случае, от вас требуется предельное внимание и осторожность. И никаких экспериментов. Слышите, никаких!
Он тяжело взглянул на Михейкина. Тот смотрел на Ченцова, как будто речь шла не о нем. Глаза его были круглыми и наивными, и Ченцов подумал: «Все равно ведь не удержится!» А вслух пророкотал:
— Только попробуй заняться самодеятельностью — голову сниму! — И уже другим тоном добавил: — Вы летите на Таврию спецрейсом через… — он взглянул на часы, — десять часов. Корабль останется в вашем распоряжении. Информацию жду каждые сутки, в восемнадцать часов по среднегалактическому времени. Ответственный за информацию — Михейкин. Он же — руководитель группы. Всего хорошего.
Он встал, медленно и внушительно вытянувшись во весь свой рост. Спецгруппа ушла, озабоченная, и неразговорчивая. Беккер подумал: «Руководитель группы… Пустили козла в огород!» Он покрутил головой и кинулся догонять остальных.
Ченцов постоял у окна, подумал, закурил сигарету и вернулся к столу. Вздохнув, нажал кнопку селектора и негромко, сдерживая голос, спросил кого-то:
— Ты куда девал новые генераторы?
Из селектора торопливо начали что-то объяснять, Ченцов не дослушал и вновь спросил:
— Я тебя еще раз спрашиваю: где генераторы?
За день Ченцов несколько раз вспоминал о Габровском л о его гибели, но каждый раз заставлял себя не думать об этом. Рано было об этом думать. Все, что нужно было сделать, он сделал, и сейчас осталось одно — ждать.
Корабль шел до Таврии сто сорок часов.
От медиков никто не полетел — Бабаян наотрез отказалась, заявив, что, если появится необходимость, все дополнительные обследования проведут местные медики, на Таврии. А вообще, случай хотя и не вполне ясный, но добавить к заключению она, Бабаян, ничего не может.
Михейкин вначале целые сутки работал, десятками рассылая и получая гравитограммы, затем несколько суток отсыпался, — Ченцов оторвал его от десятка совершенно неотложных дел. Предусмотрительный Полетыкин захватил с собой все, какие успел найти, материалы по делу о гибели Габровского. Их оказалось немного. Материалы, просмотрели несколько раз. Михейкин был занят, Беккер отмалчивался, поэтому Полетыкин тоже был вынужден помалкивать, хотя ему явно не терпелось устроить обсуждение имеющихся данных.
На Таврии их встретил начальник космопорта. Беккер отвел его в сторону, что-то сказал с обычным своим извиняющимся видом. Их устроили в коттедж-изолятор. Изолятор пустовал. Пилоты вообще редко попадают в изолятор. Домик стоял на отшибе, и Михейкин подумал, что это к лучшему — спокойнее будет работать.
Михейкин стоял на веранде, прислонившись к деревянному поддерживающему крышу столбику. На Земле из дерева не строили давным-давно, и сейчас немного странно было жить в деревянном доме. Половицы на веранде рассохлись от жары и тихо вздыхали под ногами. Беккер подошел под аккомпанемент своих шагов и шепот листвы. Остановился рядом, посмотрел вдаль. Закат отбрасывал на небо непривычный синеватый отсвет.
— Мы как-то не познакомились толком, — негромко сказал Михейкин. — Я все хотел спросить: ваша-то контора здесь при чем? Как хоть она правильно называется?
Беккер ответил не сразу. Михейкин что, не знал? А если не знал, то раньше времени не было спросить? Именно теперь оно подоспело, в такой вот идиллической обстановке?
— УОП, Управление общественной психологии, — совсем не ответить было бы невежливо, но все же голос Беккера прозвучал суховато.
Щуплая фигура Беккера потерялась в надвигающихся сумерках. Небо не успело еще совсем погаснуть, и слабый свет ложился сверху на кусты в саду. Одуряюще пахли в крадущемся понизу полумраке неведомые цветы. На веранде стало совсем темно, й Михейкин только по голосу понял, что Беккер стоит на том же месте, что и несколько минут назад.
— Это что, психология общества и коллектива? Тогда при чем здесь данный несчастный случай? — Михейкин невольно приглушал голос. На веранде было тепло и уютно, возникло ощущение укрытости и покоя. Беккер наконец тоже поддался этому настроению. Голос его был едва различим, и если бы не первозданная тишина вокруг, Михейкин бы не расслышал его слов, не расслышал иронии, прозвучавшей в ответе:
— Скорее наоборот, антиобщественная психология. Отклонения от нормы…
— А, вот оно что, — протянул Михейкин. В голосе его прозвучала не то скука, не то брезгливость.