Искажение. Пятая глава (МАКАМ XIV. Существо)
Шрифт:
Море всё делает особым, заставляет жить своим дыханием и учит заглядывать за горизонт, потому что оно – бесконечность. Море отражает небо и прячет в глубине своей души, чтобы завтра вернуть его образ разбегающимися по свету облаками. Море отражает ветер, искажая миллиарды отражений, которые он приносит изо всех уголков реальности. Море жонглирует отражениями, а кошки бродят между ними, выбирая настоящее. Для них это игра, и Море смеётся.
Наверное, поэтому Марси приехала в Севастополь: из Питера девушка собиралась вернуться в Москву, но услышала смех другого моря и выбрала самолёт в Крым. И теперь
Которые он не знал, но видел.
– Иногда мне кажется, что море – это не часть мира, а другой, особый мир, случайно соединённый с нашим во время Великого Делания, – продолжил Редька, переводя взгляд с кота на волны. – Миры слились, но не смешались, отразились, но остались чужими, ревностно хранящими свои тайны друг от друга. Когда я так думаю, то вижу города, парящие в толще воды без якорей и крыльев, вижу корабли, летящие по волнам и облакам, и дельфинов, прыгающих из Моря в Небо.
– Ты отражаешь море в своём сердце.
– Мир моря, – поправил девушку художник.
– Мир, который ты видишь в калейдоскопе миллиардов отражений.
– Мир, который я придумал.
– Мир, который ты создаёшь.
Редька посмотрел на выставленные полотна, хмыкнул и качнул головой. Ему было приятно слышать эти слова, но не верилось в них.
Трудно представить себя создателем…
И странно слышать подобные размышления от молодой, лет двадцати, не больше, девчонки, с густыми светлыми волосами, небрежно сплетёнными в толстую косу. От красивой девчонки в шортах, лёгкой майке и очках в чёрной пластиковой оправе, в кроссовках и с рюкзаком, которая подошла к выставленным работам, какое-то время смотрела на них, а потом заговорила о том, как Море меняет мир, играя с дерзкими котами.
– Кто ты? – тихо спросил Редька.
– Я путешествую, – коротко ответила Марси. – Недавно на меня накатила тоска, я отправилась в Питер и нашла себя. Хотела вернуться домой, но услышала смех моря и поняла, что должна оказаться в другом городе. Я не знала, в каком. На Невском я встретила женщину, с которой обменяла свой билет до Москвы на её – в Симферополь. Я вышла из аэропорта, а водитель крикнул: «Девушка, у нас есть свободное место! Бесплатно!» Я согласилась составить ему компанию и по дороге узнала, что еду в Севастополь.
– Интересная история.
– Думаю, всё связано с Пророчеством, – продолжила Марси, то ли не расслышав, то ли не обратив внимания на замечание художника. – В последнее время я часто о нём думаю.
– Что за пророчество? – насторожился Редька.
– Не знаю. Я его не читала, но знаю, что оно есть, и я не просто так оказалась в Севастополе, – девушка улыбнулась. – Когда я ехала в Питер, я не понимала, что происходит, думала, что меня несёт тоска, и лишь потом осознала, что всё в моей жизни имеет смысл. Просто я его не понимаю… Не всегда понимаю… сразу… Возможно, в нашей встрече тоже есть смысл.
– Наша встреча была предопределена, – рассмеялся в ответ художник. – В сезон я здесь каждый день – продаю работы.
– Раздаёшь людям кусочек себя, – Марси помолчала.
– Звучит немного пафосно, но мне нравится.
– Какими ты видишь свои
– Они заставляют молчать.
– Почему это важно?
– Потому что сильные чувства переживают молча. Люди впитывают картину и не видят ничего вокруг – им становится не с кем говорить.
– Может быть… – Марси вновь повернулась к работам Редьки. К парусникам в Море и Небе, котам, гуляющим где вздумается, и удивительным подводным городам. К работам, в которых прошлое сплеталось с невозможным, создавая будущее. Повернулась, посмотрела примерно с минуту, молча впитывая в себя холсты, а затем негромко сказала: – Кажется, я поняла, зачем мы встретились.
– Зачем?
– Ты должен написать Пророчество.
– Я ничего о нём не знаю.
– Я тоже, – пожала плечами девушка. – Но оно должно быть связано с морем и небом, которые отражаются друг в друге, наполняя мир светом и силой. Где-то в их смешении скрыто зерно древних слов, но его нельзя пощупать – только почувствовать. И я думаю, Редька, тебе нужно почувствовать это зерно и вырастить из него новое отражение. Ты должен написать Пророчество.
Растерянный художник поднялся, тут же вернулся на табурет, погладил бёдра, встал, потоптался рядом с Марси, разглядывая собственные картины так, словно впервые увидел, и неожиданно для самого себя ответил:
– Я постараюсь.
– Почему? – тут же спросила девушка, незаметно подмигнув рыжему коту. – Я сделала очень странное предложение.
– Ты и сама странная, – хмыкнул Редька. – Но ты права: мне давно пора написать что-нибудь новое.
– Не новое, – покачала головой девушка. – Ты должен написать то, что видишь только ты.
– В любом случае, я согласен.
– Договорились, – кивнула Марси. И добавила: – Ты дал слово.
– Но не назвал сроки.
– Ты напишешь быстро, – уверенно ответила девушка. – Я чувствую.
Они помолчали.
К картинам подошли люди, пара туристов в панамах, легчайших одеждах и солнечных очках, которые они не сняли, разглядывая выставленные работы. Что они могли увидеть в очках? «Просто рисунки»?
– Смотри, какая киса! – засмеялась женщина, устав от созерцания картин.
В ответ поднявшийся рыжий выгнул спину и зашипел.
– Наверное, дикий.
Туристы направились дальше, к памятнику Кораблям, а Редька спросил:
– Что ты делаешь в путешествиях? Любуешься миром?
– Вспоминаю его.
– Ты слишком молода, чтобы ничего не помнить.
– Я умею видеть отражённое.
– Это талант?
– Это жизнь.
– И каким ты видишь мой город?
– Сильным.
Несколько секунд художник обдумывал ответ, а затем кивнул:
– Да, он такой.
– Такой, – подтвердила Марси. – Твой город очень сильный.
И она не лгала.
Севастополь встретил девушку солнцем, но в прищуре старых домов прятались тени. Севастополь казался по-южному сонным, расслабленным, но каждый его камень знал кровь, много раз отразился в алых каплях, впитал её, горячую, спрятал под пылью минувших дней и запомнил навсегда. Каждый камень знал подвиг, но не кричал о том хвастливо, потому что подвиг – это кровь, а кровь делает молчаливым. Каждый камень отразился в небе моря, и море отступило, признав Севастополь твердью.