Искаженная спираль
Шрифт:
До кучи, из разряда «искромётных» шуток, витал оставил мой глаз. Второй — реципиента. То-то тетка так странно косилась на левый, как я теперь понимаю — синий глаз.
То есть, сейчас (и то, если повезет, что «сейчас») я не чакропользователь. Что эта чакра за хрень, чем отличается от магии и как работает — пофиг пока. Витал освободится — будем думать. Сейчас задача раз — язык, задача два — воспитательница, Ацуко Удзумаки обзываемая. Поговорить, успокоить, да и, возможно, что интересное скажет. Задача три — архив клана, хоть Хизуми и балбесничал на занятиях, но примерное местоположение договоров клана я из его думалки
Ну и стал вгонять уже в свое отсутствие разума местную говорильню-писальню. Выходило странно. Смесь китайского, японского и английского. Причем последний «начертательно-разговорный». Так же, как каламбур с «ниндзя». Берем слово, передаем звучание иероглифами. Потом смотрим смысл иероглифов, который, как понятно, к звучанию никакого отношения не имеет. И если выходит что-то осмысленное, но можно сократить — сокращается. В итоге из слова «электроника» остался кандзи «море». Хотя несколько бессмысленных сочетаний пиктограмм, узнаваемых «на-слух» как английские слова я нашел. До смешного напоминали «заклинания» из одного мира мертвецов призрачного типа. Впрочем, ладно, «добрая» Ацуко ждет меня.
Смотрительница спиногрызов плакать перестала, успокоилась, нашлась в компании подопечных и притащенных… ну скажем, кузена и кузины, в памяти дети погодки значились как Масами, старшая сестра, и Ичиро, младший брат. Дети моего троюродного дядюшки, очевидно уже мертвого. Прочих мелких реципиент не знал, внимания на них не обращал.
В общем, зашел я в «детскую комнату» и встретил меня бух на колени и «Жду ваших приказов, Хизуми-доно.» Видимо, тоже прикинула, кто глава клана. Хотя мне эти (повторенные еще и мелочью) реверансы на фиг не уперлись, но факт, что тут «правила такие», смирил меня с реальностью. Рукой поднимательно помахал, встали, но смотрят, ждут, понимаешь, ценных указаний «Хизуми-доно». Даже мелочь глазенками пожирает. Азияты-с, дикари-с. Хотя на рожу вполне себе европеоиды, разве что с малой толикой азиатчины. Впрочем, фиг с ними, мелочь рукой «кышнул», сам Ацуку в сторону отвел, да и приступил к допросу:
— Ацуко-кун, из-за травмы я, возможно, утратил часть воспоминаний. Мне понадобится твоя помощь в их обретении.
— Хизуми-доно, недостойная счастлива служить Вам.
— Не церемониально, Ацуко-кун.
— Как пожелаете, Хизуми-доно, что Вас интересует?
— Имена этих отроков, для начала. И кто их родители.
— Асума-тян, Карин-тян, Котоон-тян и Кацу-тян. Все они не из правящей ветви, первая пара — медики, последняя — воины. Я правильно ответила на Ваш вопрос, Хизуми-доно?
Правильно-то правильно, только не так. Нахмурился:
— Впредь, Ацуко, не вменяй мне мысли, которых я не имею. И отвечай на вопрос, что задан, а не помыслился.
Воспиталка закланялась и перечислила родителей спиногрызов, нафиг мне и вправду не нужных. Правда одна деталь… Впрочем, обдумаю потом.
— Кто-нибудь из постоянно проживающих в клане находится сейчас вне Конохагакуре?
— Да, Хизуми-доно, медик, Эйка-сан сейчас исполняет заказ на лечение, — поднял бровь, вызвал уточнение, — В Кусагакурэ но Сато, Хизуми-доно.
— Благодарю за ответ, Ацуко-кун. Тебя же хочу поставить в известность, что все члены клана, кроме находящихся в доме, скорее всего, мертвы. Я выжил чудом, хотя уже смотрел в глаза Шинигами. Я не думаю, что Коноха презрела древний договор в сердце своем, скорее это деяния отдельного отступника. Однако мы находимся в опасности, да и информация о нападении никогда не должна покинуть твоих уст, без моего на то дозволения. На тебе сейчас, да и в дальнейшем, воспитание детей. С остальным же я справлюсь.
— Слушаюсь, Хизуми-доно, по Вашему слову.
Да уж, не дура, но стервозинка в ней есть, весь разговор «пробовала на прочность». С другой стороны, реакция-то естественная от тетки, в матушки телу годящейся. А то, что не дура — совсем даже неплохо.
Так что встал, да и свалил в архив, приобщаться к «мудрости», а проще — выяснять юридические тонкости и нюансы, как для себя, так и для клана.
3. Слово и дело
Архив клана пребывал в подвале, был на удивление непылен и прохладен, как бы не какие-то фуинистые закорючки хранили архивную атмосферу. Освещение сего обиталища истории обеспечивало потолочное зарешеченное окно и настольные “лампы”, светящиеся от прикосновения шары, уже точно что-то закорючистое.
Впрочем, времени любоваться и разбираться у меня не было. То, что в барьер ещё не стучатся — великая удача. Так что стал, не особо, признаюсь, бережно, перебирать-ознакамливаться со свитками договоров.
Все писанное с пометкой “Конохагакуре” занимало не так много места, однако систематизацией, в рамках этой пометки и не пахло. Рядом друг с другом валялись “список приданного Мито Удзумаки” и “Договор на поставку овощей с торговцем Фууми Юно”. Надо бы… впрочем, много что надо, думалось мне, в процессе пролистывания таки найденных нужных бумаг.
Интересовали же меня “Союзный договор на вечные века клана Удзумаки с кланом Сенджу”. Производный из него “Союзный договор Узошигакуре но сато, в лице клана Удзумаки и Конохагакуре но сато, в лице кланов Сенджу и Учиха”. Ну и немаловажный, как сейчас, так и в будущем “Брачный договор Мито Удзумаки и Хаширама Сенджу”. С Кушиной меня ждал облом, документов о “браке” не существовало.
В принципе, с кузиной, все выглядело именно так, как мне, на основании воспоминаний реципиента и помыслилось. Наложник-Намикадзе, хм. Ладно, нет так нет договора, “прецедент” в азиатском законодательстве вещь немаловажная, тут как повернуть. Если выставить второе из случившихся событий как “традицию”, что вполне допустимо, получается очень даже неплохая такая схема. Хотя тут еще и “право грубой силы”, вопрос кто и в каком составе будет “рассматривать аргументы”.
В общем, посмотрим, думал я, семеня в арсенал, а оттуда в сокровищницу клана. Переодеваться полноценно по “клановым представлениям” было глупо, не факт, что найдется нужное по размеру, а главное — если все пойдет по плану, некоторая “небрежность одеяний” уместна и объяснима.
А вот одетый в полноценный и кошерный лапсердак, с завитыми пейсами, церемониальным гримом и веером вьюнош вызовет как недоумение, так и подозрения в “искренности поведанного”.
Так что, мечась как электровеник по дому, прихватил катагину-камисимо белого шелка, с камоном над сердцем, да и накаллиграфил на правой стороне кандзи “четыре”. Уже рассветать начало, и появлялись опасения в “неявке” корневищных побегов, впрочем, подготовку это не отменяет. Не припрутся — будем думать.