Исколотое тело
Шрифт:
Пока он пытался подобрать слова, миссис Коллис заговорила спокойным, ровным голосом:
– Когда вы, мистер Флеминг, сказали нам вчера вечером, что, если случатся какие-либо неприятности, по крайней мере, мы будем поддерживать друг друга, полагаю, вы знали, каких неприятностей ожидать.
Тот медленно кивнул.
– И эти неприятности… больше, чем вы ожидали?
Флеминг заколебался перед ответом, а затем сказал, понизив голос:
– В некотором смысле они больше, а в некотором смысле – меньше.
– Вы имеете в виду… – сказала она, а затем остановилась и посмотрела на Людовика. Тот продолжил ее фразу:
– Вы имеете в виду, что Роберту лучше умереть, чем быть арестованным за убийство? Думаю, вы правы. И полагаю, вы имеете в виду, то, что он
Флеминг снова кивнул.
– Думаю, что вы и тут правы, – сказал Маколей, глядя на лужайку. – Это означает начало новой жизни, – продолжил он вполголоса, – начало абсолютно новой жизни.
– И она будет счастливее, чем прежняя, Луи, – мягко прошептала Ирен Коллис, протягивая руку и касаясь его рукава.
Маколей поднял взгляд и безразлично сказал Флемингу:
– Прежняя жизнь была не слишком счастливой. С Адрианом было ужасно трудно, а Роберт… что ж, Роберт был одержим почти безумной страстью к власти и деньгам. Я вообще не уверен, что он полностью не сошел с ума из-за этого. Он был дико, безумно амбициозен с тех самых пор, как научился ходить. Он всегда должен был быть первым в каждом классе и выигрывать любую игру. Если он находил игру, в которой не мог отличиться, то уходил куда-нибудь один и тренировался, тренировался, тренировался, пока не добивался лучших результатов. Он привык работать, работать, пока не становился лучшим в каждом классе. И если он не оказывался лучшим после всех своих стараний…
Людовик Маколей замолк, опустил взгляд на лужайку, начертил носком своего ботинка схему в траве и, наконец, продолжил:
– Если так, то он просто жульничал. Вот и все. По крайней мере дважды он получал серьезный выговор за обман – во второй раз он почти был исключен, – а потом он понял, что использует неправильные методы и что ничего не добьется, если его исключат из частной средней школы. То, что он сделал, было характерно для него. Он рассказал мне об этом несколько лет спустя после того, как он покинул школу. Вместо того чтобы отказаться от обмана, он разработал непреложную систему, которую нельзя было раскрыть. Я не знаю, почему рассказываю вам все это, инспектор, разве что это какая-то смутная мысль в уголке моего подсознания – объяснить вам, каким человеком он был. Он обезумел от амбиций. Они были лейтмотивом его жизни.
– Обезумевший от амбиций, – пробормотал Флеминг. – Да, это опасная форма безумия.
– Мистер Флеминг, – вмешалась Ирен Коллис, – вы можете рассказать нам… вам разрешено рассказать нам что-нибудь об убийстве мистера Перитона? Как оно было совершено, почему был арестован мистер Лоуренс и почему место борьбы оказалось ниже по течению, чем место, где было найдено тело? Это сделал Роберт, верно?
– Да, это сделал Роберт. Но это не было преднамеренно. В этом я уверен.
Людовик Маколей резко прервал его:
– Непреднамеренно? Вы считаете, что это был несчастный случай?
– О нет, конечно, это не было несчастным случаем. Я имею в виду, что Роберт сначала не планировал убийства. В том случае он не привлекал Адриана в качестве убийцы, как он сделал это в случае с Лоуренсом. Я вполне убежден, что Роберт в ту роковую ночь вышел из дома, намереваясь не более чем собрать информацию и понять, можно ли что-нибудь из этого обратить себе на пользу.
– Я хотел бы так думать, – мрачно сказал Маколей. – Но люди не выходят собирать информацию с разделочными ножами в карманах.
– Но это не Роберт пришел с ножом, – сказал Флеминг. – Это был Адриан.
Мистер Маколей сжал руками виски и попытался обдумать услышанное. Это не продлилось долго – он откинулся на спинку стула и сказал:
– Я хочу, чтобы вы рассказали нам всю историю.
– Вся история никогда не будет известна, – ответил Флеминг, – но я расскажу вам ее, насколько смог собрать все воедино. Дело обстояло примерно так. Каждую субботу люди Мандуляна отстреливали птиц на пашнях у поместья, по другую сторону этой стены, и каждую субботу Адриан все больше и больше сходил с ума от ярости – до того дня, когда по эту сторону стены упала раненая куропатка, которая умерла у его ног. Это стало последней каплей. Он больше не мог этого вынести, и в ту ночь он взял разделочный нож из кладовой, взял мертвую куропатку и отправился в поместье, чтобы убить Теодора Мандуляна. Роберт увидел его и последовал за ним, чтобы узнать, что тот собирается делать. Как я полагаю, возможно, Роберт видел, что Адриан положил в карман нож и догадался, что тот собирается убить Мандуляна; в этом случае его главным мотивом в дальнейшем было заслужить благодарность Мандуляна за счет спасения того от убийцы. Вы должны помнить, что Роберт был одержим мыслью попасть в компанию Мандуляна и занять место в известной банковской фирме.
– Одну минуту, инспектор, – сказал Маколей. – Простите, что перебиваю вас, но здесь ошибка. Вы говорите о субботней ночи. Убийство произошло ночью в воскресенье.
– Нет, – сказал Флеминг, – тут нет никакой ошибки. Убийство произошло в субботу. Вы скоро поймете, что я имею в виду. Что ж, они подошли к поместью, Адриан с ножом впереди, Роберт следом за ним. Окно на террасе было открыто – Дидо Мандулян пыталась устроить сцену, которая была ей по душе: встречу с Перитоном и Холливеллом поздней ночью, оба они должны были прийти к ней, – и Адриан вошел и спрятался в гостиной. Роберт, вероятно, просто ждал снаружи. Затем в темноте крупный мужчина прошел на террасу, мимо Роберта, и вошел в гостиную. Адриан, ничего не зная о привычке Перитона приходить к Дидо поздней ночью и заходить так, как будто бы это место принадлежит ему, естественно, предположил, что крупный мужчина, который только что зашел в темную комнату, был Мандуляном. Поэтому он вышел из своей засады, как только Перитон включил свет, набросился на него и ткнул куропатку тому в лицо. Определяющим моментом в полусумасшедших рассуждениях бедного Адриана было то, что прямо перед смертью Мандулян должен узнать, что это был акт справедливого возмездия за его жестокость к птицам. Итак, он ткнул куропатку Перитону в лицо и попытался нанести удар ножом. Вы ведь знаете, какое телосложение у Адриана – и какое было у Перитона. Кроме того, Перитон был известным боксером-любителем. Для него было детской игрой удержать Адриана достаточно долго для того, чтобы тот понял, что ошибся. Все это заняло считанные секунды. Адриан понял свою ошибку, бросился прочь, уронив нож на террасе, и сбежал, оставив куропатку на полу гостиной. И тут Роберт увидел представившийся ему шанс.
Флеминг помолчал, а затем продолжил:
– Пока история проста и очевидна. Я не буду утомлять вас промежуточными звеньями цепочки размышлений, которая привела меня к тому выводу, что сцена в усадьбе должна была быть именно такой, какой я только что ее описал. Главное то, что сам Адриан подтвердил мои выводы три четверти часа назад. После того как мы окружили его там, на пустоши, он все это рассказал. Мне приятно тешить свою профессиональную гордость мыслью о том, что я был прав.
Он снова прервался, достал трубку и кисет и попросил у миссис Коллис разрешения закурить.
– В тот момент, – продолжил он, – Роберт увидел представившийся ему шанс. Нож лежал на террасе; человек, который стоял между ним и Дидо Мандулян, был в нескольких ярдах от него; никто не подозревал о том, что он находится в поместье; никто даже не подозревал о его желании убрать Перитона с дороги – ведь Роберт держал свои мысли при себе…
– Разумеется, он держал их при себе, – мрачно сказал Людовик Маколей.
– Исходя из этого, я могу сделать вывод о характере вашего сына Роберта – у него не было недостатка в решительности. Он увидел представившийся шанс и сразу начал действовать. Подробности того, что последовало за этим, конечно, никогда не станут известны: оба человека, участвовавшие в этой сцене, мертвы. Но одно абсолютно точно: Роберт, должно быть, спрятал нож, вошел в дом и вежливо и дружелюбно заговорил с Перитоном. Действуя наобум Роберт мог бы навредить Перитону не больше Адриана. Он должен был сделать это неожиданно и – простите мне это слово, сэр – вероломно.