Искренне ваш…
Шрифт:
– Благодарю Вас сердечно, дорогой Карл Станиславович! Искренне желаю Вам в день юбилея здоровья и благословенных преклонных лет жизни.
P. S.
Пользуясь случаем, хочу еще раз поблагодарить брата Седлецкого за смелость, проявленную в далеком 1968-м. Ведь среди тех детей, которых начали приводить на богослужения, был и я. Страшно подумать, что было бы, не стань он тогда за церковь в проломе! Низкий вам поклон, дорогой брат, и благодарность Господу!
Юрий
В начале 60-х годов прошлого столетия в Советском Союзе по личному указанию Никиты Хрущева был устроен показательный судебный процесс над так называемыми валютчиками. В 1961 году четверых самых «махровых» фарцовщиков приговорили к высшей мере наказания – расстрелу. Их подельникам повезло больше: например, Юрий Захаров получил тогда «всего лишь» 12 лет лагерей. Впоследствии, в 1994-м, программа «Совершенно секретно» показала об этом фильм на канале НТВ (в главной роли – Ю.Захаров). Годом позже по Первому каналу прошел фильм «Жил-был фарцовщик», снятый студией REN-TV. Но главным событием для ставшего известным фарцовщика было совсем другое…
О переломном моменте в своей жизни и много другом Юрий Владимирович рассказал в эксклюзивном интервью.
– Юрий Владимирович, почему именно Вы так заинтересовали центральное телевидение, что его сотрудники обратились к Вам с предложением снять о Вас передачи?
– Как мне объяснил сценарист Зерчанинов, организовавший съемки, вначале они планировали создать фильм о незаконном расстреле валютчиков. Это был первый в истории СССР судебный процесс, на котором советский суд, применив обратную силу закона, вынес приговор о смертной казни для четырех известных скупщиков валюты в особо крупных размерах. Главным героем намеревались сделать крупного московского коммерсанта Яна Рокотова, который в 50-х был одним из создателей черного рынка. Предложение об участии в съемке поступило в начале 90-х: в то время в России начал развиваться свободный рынок, и такой материал был как раз по теме. Назвать фильм предполагали «Жизнь и смерть Яна Рокотова». Я дал согласие участвовать в создании фильма с одним условием: я должен рассказать мое свидетельство о том, как Бог меня исцелил и сделал христианином.
Съемки начались 20 августа 1993 года. Но тут начался октябрьский путч, и все остановилось. Я продолжал усердно молиться о том, чтобы фильм все-таки вышел на экраны и свидетельство мое прозвучало. В начале весны следующего года мне снова позвонили и сказали, что съемки будут продолжены. Но тема Рокотова к тому времени уже отошла на задний план и главным героем решили сделать меня. Называться фильм должен был «Жил-был фарцовщик».
– То есть, Вы действительно были одним из тех немногих людей в Москве, которые занимались незаконными валютными операциями и строили на этом свой бизнес?
– Да, по сути, в конце 50-х именно мы стояли у истоков организации черного рынка в Москве.
– И много молодых людей занималось в то время таким видом бизнеса?
На съемках фильма «Жил-был фарцовщик»
– До процесса над Рокотовым – не более полусотни, и мы все были знакомы друг с другом. Но позже их развелось столько, что и сосчитать невозможно!
– Выходит, «закручивание гаек» произвело обратный эффект?
– Как всегда. Соблазн быстро и легко заработать большие деньги привлекает очень многих. А тут – такая реклама, да еще с подробностями!
– А что, действительно, деньги были большими?
– Судите
– Почему Вы стали этим заниматься? Нуждались в деньгах?
– Нет, моя семья не бедствовала. Я родился и вырос в семье известных актеров. Моя мама – Нина Петровна Александрийская, солистка Всесоюзного радио, меццо-сопрано. Как раз в середине 50-х она получила звание заслуженной артистки РСФСР и все прилагающиеся к этому блага. Отец в те годы преподавал в училище им. Гнесиных. Детство мое прошло в квартире, доставшейся от родителей отца – крупных промышленников. Была она расположена в элитном доме, в нескольких метрах от Большого театра. Виды на будущее были, как говорится, самыми радужными…
– Тогда еще более непонятно. У Вас ведь была более чем благополучная, по советским меркам, семья! Каждый второй (если не первый) мечтал бы оказаться на Вашем месте, иметь таких родителей, жить в самом центре Москвы… Как же так случилось, что Вы пошли другим путем?
– Во-первых, у моих родителей был мягкий характер, и они меня очень любили. В то же время, они были достаточно занятыми людьми. Во-вторых, меня привлекала именно улица и криминальные авторитеты. В те годы это было повальным увлечением молодежи: полстраны через тюрьмы прошло! Со временем многие отходили от «воровской романтики». Например, мой знакомый, музыкант Сергей Козлов, который тоже в юности окунулся в этот мир, впоследствии стал саксофонистом мирового масштаба. А мне не удалось уйти вовремя, улица все больше засасывала меня. Воспитательная работа родителей ни к чему не приводила. Жизнь моя вошла в колею, где легко можно было заработать, что-то продав или обменяв валюту. Меня уже не интересовали музыка, любимая труба, мечта стать хорошим музыкантом. На первое место вышел нелегальный бизнес с его возможностью легкого заработка. Заграничные пластинки, шмотки, девушки… Это стало болезнью, одержимостью, азартом.
Коми АССР. На зоне курили не только сигареты. Легко можно было раздобыть наркотики.
– Вы упомянули о мечте. Значит, не только валютные операции Вас тогда интересовали?
– Да, мой отец, известный музыкант, хотел, чтобы я тоже стал музыкантом. Он привел меня на репетицию Большого симфонического оркестра в Колонный зал Дома Союзов, познакомил с музыкантами и спросил меня, на каком инструменте я хотел бы играть. Я остановился на трубе, так как решил, что она мне ближе всего по духу. Отец тут же пригласил трубача из оркестра давать мне частные уроки – впоследствии этот человек подготовил меня к поступлению в училище им. Гнесиных. Но вскоре после поступления я «запалился» на продаже икон иностранцам. В «Комсомольской правде» обо мне как о фарцовщике и продавце икон вышла гневная статья корреспондента Шатуновского. Из училища я был немедленно отчислен.
– А в школе музыкой не увлекались?
– Только на уровне самодеятельности. У нас был небольшой джаз-оркестр. В параллельном классе со мной учился Андрей Миронов. В то время он еще, конечно, не был известным актером, но его родители уже выступали на сцене. Миронов пел у нас в джаз-бенде, мог имитировать любые голоса… У него был хороший слух. А внук Немировича-Данченко играл на фортепьяно. Было еще два-три человека, с которыми мы играли на концертах. Иногда меня приглашали играть на танцах, платили небольшие деньги. Но фарцовка все перебила, и музыка отошла на задний план.