Искренне я. Письма поддержки для родителей маленьких детей

Ответственный редактор Екатерина Евдокимова

Литературный ассистент Екатерина Волкова

Литературный редактор Екатерина Гребенщикова

Корректоры Анастасия Семенова, Екатерина Жукова

Дизайн обложки Екатерина Кокорина

Фотографии Александра Гроз

Макет верстки Екатерина Кокорина

Верстка Алексей Зиновьев

В первые годы жизни у ребенка формируется базовая привязанность и чувство безопасности. Со мной в то время произошли события, которые определили характер. Когда я родилась, родители были очень молоды, им было по 18–19 лет. Они принадлежали к разным социальным слоям: мама росла в крупном городе в обеспеченной семье, папа – в маленьком городе и очень бедной семье, где даже на еду не всегда хватало. И эта разница во взглядах и привычках со временем стала причиной многих конфликтов.

Во время беременности мама много переживала, потому что не знала, чего ждать от будущего. Боялась, что папа не прокормит семью. Он все время пытался заработать, чтобы жить отдельно, не зависеть от маминой семьи. Мама рассказывала мне, что эти страхи и напряжение держала в себе. Иногда она позволяла себе плакать, но при своей маме, моей бабушке, старалась сдерживать эмоции и копила их внутри. Бабушка у меня авторитарная, властная, ее не слишком интересовало, что тревожит маму по-настоящему. Беременность, к счастью, протекала без осложнений. Тогда никто толком не знал, как настроиться на этот процесс, как именно готовиться, что ждет женщину во время родов, как будет двигаться ребенок. Тогда все рожали строго лежа на спине, разрешено было давить женщине на живот, чтобы «помочь ребеночку выйти».

Моя мама, совсем еще девочка, тоже почти ничего не знала про роды. Ей никто не передал этих важных знаний, потому что у бабушки опыт беременности и родов был травматичный: несколько замерших беременностей, потом сложное вынашивание ребенка, рождение дочери с разными диагнозами, несколько операций в течение ее первых пяти лет. Поэтому у мамы внутри жил страх, которым были окутана беременность и роды. Этот страх и бесконечные тревоги мама получила в наследство от своей мамы.

На последнем месяце беременности мама почувствовала что-то необычное и увидела на белье слизь. Это вышла пробка, предвестник скорой родовой деятельности. Но она не знала, что это, как не знала и то, что слизь во время беременности заполняет цервикальный канал и служит барьером для инфекции. Мама испугалась, не знала, надо ли что-то делать, поэтому приехала в больницу, где услышала: «Всё, вы рожаете!» Но она ничего не ощущала. Никто ей не рассказал, что слизистая пробка отходит за один-два дня до начала родов, но это может произойти и за две-три недели. Ей начинают искусственно ускорять процесс. Зачем? Какие для этого показания? Никто сейчас не сможет найти ответы на эти вопросы.

Срок был всего около 38 недель, анестезию, конечно, никакую не делали. Хрупкая, беззащитная, одна в палате, ей плохо, она зовет на помощь, но никто не приходит. И так длится целую вечность. В какой-то момент заходит врач со словами:

– Чего ты кричишь как резаная? Сейчас мы тебе «сон» поставим.

Так медики называли сильнейшее

седативное вещество, которое почти отключает разум, но ощущения при этом сохраняются. Мама вспоминала, что после укола она была в каком-то полубессознательном состоянии: ей виделся коридор, в котором было много дверей, через боль и отчаяние она открывала каждую в полуобмороке-полусне, чтобы выйти из этого кошмара. Не могу вообразить, каким был бы мой путь, если бы мне довелось такое пережить. Когда представляю это, мне жутко и больно.

Роды превращаются из естественного процесса в искусственный: плод и матка еще не готовы. Вызванные искусственно, нефизиологичные сокращения матки не позволяют костям таза как следует разойтись для того, чтобы выпустить младенца. Ощущение, как будто ломают изнутри. Уже во время финальной стадии – потуг – платная акушерка, которая принимала у мамы роды, вдруг теряет золотое кольцо. Невозможно поверить, но все начинают искать кольцо вместо того, чтобы помогать роженице. Мама лежит на кресле, кричит и пытается удержать меня: ей казалось, что я могу просто выскользнуть на кафельный пол. Папа в это время был на улице под окнами палаты. Внутрь его не пускали. Он слышал такие душераздирающие крики, что даже залез на дерево в надежде что-то увидеть, но безуспешно. Тем временем кольцо находят. А что же мама? Мышцы, которыми она сдерживала меня, зафиксировались в этом положении. Теперь меня начинают доставать: тянут за шею, плечики. Когда меня наконец достают, мама, почти теряя сознание, слышит мой первый плач.

Нас сразу разделяют. Меня кладут в инкубатор, потому что по всем показателям я считаюсь недоношенным ребенком, а еще роды были с осложнениями. Маме как-то вскользь бросают:

– У вашей девочки энцефалопатия мозга.

– Но что это?

– С энцефалопатией мозга большинство детей страдают ДЦП, часто – глубоким аутизмом. Могут быть сопутствующие диагнозы: сжатие диафрагмы, высокое внутричерепное давление.

Становится понятно – ничего хорошего. Меня не показывают маме три дня – не дают кормить, держать на руках. Что там с ребенком? Непонятно, и от этого страшно и мучительно. Врачи или молчат, или сыплют диагнозами, с которыми чаще всего родители отказываются от младенцев.

«Мы забираем Полю домой», – бабушка вмешивается в эту систему и настаивает на том, чтобы нас с мамой отпустили домой. Она уверяет всех – все будет хорошо, девочка здорова. Маме перед выпиской дают толстенную историю болезни, весь смысл которой сводился к тому, что ребенок был нездоров еще внутриутробно и роды якобы не повлияли на его состояние. Полагаю, медперсонал таким образом хотел себя обезопасить.

Мама после больницы была опустошена – она не чувствовала себя в безопасности все это время и вообще не осознала, что стала мамой. В первые месяцы, когда очень важно наладить с ребенком контакт, она старалась провести невидимую, но крепкую ниточку между нами. И тут вмешивается бабушка. Тоном, не терпящим возражений, она заявляет: «Ты возвращаешься на учебу. У тебя остался последний курс, надо его закончить, и точка. Ни о каком академическом отпуске даже не думай. Я решила, что увольняюсь с работы и буду с Полей». Бабушка превратила меня в свою третью дочку, она всегда меня так и называла – «доча».

Мама кормила меня около трех месяцев, сколько смогла. Хотя позже сквозь слезы мне рассказывала, что у нее было столько молока, что во время занятий она выходила, рыдала и сцеживала это молоко в раковину. А ведь нужно было совсем немного – просто дать маме выбор, предоставить время побыть со своим ребенком. Но в то время было не до перинатальной и детской психологии, никто не задумывался, как важен первый год жизни, насколько ценно это время, – женщины очень рано отдавали детей в ясли, чтобы тратить свои силы и здоровье на благо страны.