Искры гнева (сборник)
Шрифт:
— Пистоли, ружья — в кладовой, а ножи — в хате, — сказал Савка. — Копи пасутся на лугу, в низине. За вербами их там почти не видать.
Васелина внесла ещё бутыль с вином и тарелки с холодцом, потом — несколько больших рябых арбузов и желтоватых дынь. Но не успела она всё это поставить на стол, как с улицы донеслось угрожающее, требовательное:
— Открывай!.
Затем послышались громкие удары.
— Ну, вот и начинается заваруха, — проговорил Гордей, вставая из-за стола. Он осмотрел пистоли, засунул
Васелина, держа ложки в руках, стояла побледневшая, ошеломлённая. Потом она бросила ложки на стол и схватила пистоль. В памяти её вдруг пронеслось, как давным-давно, ещё в молодые годы, она и Кузьма, её муж, вместе с соседями отбивались от татар, которые неожиданно заскочили в их село за поживой. "Но то были басурманы, а это ж свои люди… Нет, здесь, наверное, какое-то недоразумение…" — начала успокаивать себя Васелина. Она положила оружие на лавку и выбежала из хаты.
С десяток всадников гарцевали на улице, а несколько человек пеших пытались открыть замкнутые ворота.
— Нажимай сильнее!
— Поддень рычагом!
— Все разом!.. — слышалось подбадривающее, наглое.
Но открыть ворота было не так легко. Окованные железом доски не поддавались ударам брёвен и даже топоров. Тогда нападающие начали ломать ограду. И вскоре, перепрыгивая через поваленный забор, верховые и пешие ворались во двор.
— Берите их, вяжите! — орал вне себя Кислий. — Забирайте скорее возы! — подгонял он наймитов, которые вели ко двору несколько пар волов.
— Стой, чего вопишь?! — крикнул грозно Головатый.
Кислий направил коня на Гордея, выхватил пистоль. Но Головатый выстрелил вверх около самой морды коня, и тот шарахнулся в сторону, стал на дыбы. Саливон качнулся, взмахнул растопыренными руками и свалился на землю. Конь обежал двор и умчался куда-то на луг.
В этот момент появился Михаил Гулый и решительно кинулся на Гордея с ятаганом.
— Стасьо?! — вскрикнул удивлённо и в то же время будто радостно Головатый. — Давай! Подступай!..
Их ятаганы скрестились, зазвенели. Все, кто был во дворе, застыли, наблюдая молча этот поединок. Только Саливон, уже поднявшись с земли, выкрикивал в исступлении:
— Руби его! Руби другую руку! Руби его, негодяя!..
Лёгкий, ловкий Михаил, нападая, словно мотылёк кружил вокруг, казалось, неповоротливого, мешковатого в своих движениях Гордея. Но вскоре он начал сдавать — наскоки его замедлились, мелькание ятагана стало угасать. Гордей, будто избегая боя, отступал — шаг… ещё… ещё… И вдруг, пригнувшись, он мгновенно прыгнул в сторону, затем подался вперёд и вонзил в грудь Михаила свой ятаган.
— Проклятый! — в бешеной злобе заорал Кислий и выстрелил из пистоля. Он целился в Гордея, но Головатого в это время загородил Данило.
— Отец! — вскрикнул Савка. Он подхватил на руки безжизненное тело Данилы, отнёс его под навес сарая и положил на траву под вишней. Когда Сапка выпрямился, то услышал подряд несколько выстрелов. Ему показалось, что пули просвистели у него над самой головой.
— Сынок!.. — раздался тревожный голос матери, и в то же мгновение она стала впереди, заслонив Савку собой. Грянули ещё выстрелы. Васелина вдруг покачнулась и начала падать.
— Сынок… сыно-чек… — прошептала она еле слышно и затихла.
Савка склонился над матерью, у него перехватило дыхание, глаза залили слёзы.
— В оборону!.. Ружья!.. Пистоли!.. — загремел рядом голос Головатого. — В оборону!..
Они залегли под возом, за кучей угля. В таком укрытии, им было сравнительно безопасно и удобно отбиваться. Вражеские пули, застревали в угле. А сверху от камней, которые бросали саливоновцы, их защищали поперечные брусья воза.
— Целься в Кислия! — приказал Гордей, подавая Савке ружьё. — Прежде всего нужно сразить его!
Четыре ружья и столько же пистолей давал и возможность довольно часто отстреливаться, не подпускать близко нападающих. Вскоре один из них припал мёртвым к земле. А другие начали поспешно отползать. Куда-то исчезли и наймиты, которые должны были забрать со двора возы.
Вдруг Кислий схватился за правый бок и как ошпаренный тут же выскочил на улицу. Вслед за ним побежали и остальные. Головатый вышел из засады и послал вдогонку нападающим ещё один заряд. Но те были уже далеко, и его пуля не достигла цели.
Улица опустела.
Солнце повисло над горизонтом. Наступал вечер. Напуганные выстрелами, криками, ржанием лошадей, каменчане сидели в хатах. Пока ещё никто из них ничего не знал о трагедии, случившейся во дворе Забары.
Упав на колени в головах двух мёртвых, которые лежали рядом, Савка застыл в немой глубокой печали, словно окаменевший — ни мыслей, ни желаний. Кажется, и сердце остановилось, леденеет от нестерпимой боли. И всё вокруг тоже онемело в печали — нигде ни звука, даже не шелохнётся покрытая багрянцем осени листва, поникла ржавая, седая трава.
— Снова приближаются саливоновцы, — сказал Гордей тихо и слегка коснулся плеча парня.
— Да, приближаются, — проговорил Лукаш, который тоже появился во дворе. — Целым отрядом выехали со двора Кислия. Чуб и Саломата уже командуют. Вам нужно немедленно уходить.
— Нужно, — согласился Головатый. — Нужно. — Он стоял хмурый, опечаленный.
— Возьмите моего коня, — предложил Лукаш.
— Спасибо, дружище, — поблагодарил Гордей. — Но у нас есть две своих лошади, да ещё Кислиев конь где-то на лугу находится. Пошли, Савка!