Искры гнева (сборник)
Шрифт:
…По приказу царя Петра на Дон и на Северский Донец прибыл большой отряд карателей князя Долгорукова. Словно бешеная волчья стая, рыскали каратели по сёлам и хуторам, разыскивая крестьян, бежавших от бояр и воевод. Поймав провинившихся, заковывали их в кандалы и гнали, как скотину, обратно в поместья. Тех, кто пытался сопротивляться, секли кнутами, забивали в колоды, вешали. "Многих огнём выжгли и многих старожилых казаков кнутами били, губы и носы резали и младенцев по деревьям вешали". Так рассказывали об этой жестокой, кровавой экзекуции.
"Это неслыханный произвол и жестокость! —
Вскоре он собрал около двухсот отчаянных, смелых работных людей и беглецов, возглавил их и повёл против карателей. В одну из ночей в начале октября, около Шульгин-городка на Айдаре, повстанцы напали на карателей. Тысяча полегла их вместе с воеводой Долгоруковым.
Это было началом великих и грозных событий. Царское правительство решило сурово наказать повстанцев и направило против них новый, ещё больший отряд. На этот раз кроме царского войска в отряде были и домовитые казаки и калмыки. А повёл их против восставших атаман Войска Донского Лукьян Максимов…
— Да, было, — вздохнул Максим Чопило. — Мерились мы силами и с татарвою, и с турками, и с ляхами, а если сейчас на такое повернуло, то покажем себя и перед донскими домовитыми. У нас, на бахмутской заставе, остались только караульные, а остальные все выступили в поход. Да и с других застав двинули казаки. Так что наберётся порядочно. Покажем тому Максимову!..
— А чего это мы здесь, в степи, кружим? — спросил, не утерпев, Гордей, которому пока ещё не до конца ясно было, куда они направляются.
— Мы не просто кружим, — проговорил Марко. — Мы собираем людей. Идём вот так от хутора к хутору, от городка к городку, и везде люди к нам присоединяются. А кто не может пойти с нами, дают для отряда всё, чем богаты. Ведь вся Донщина заклокотала…
— Не зря же Кондрат разослал повсюду свои "прелестные письма" с призывом бить бояр, воевод и всяких начальников, — добавил Максим Чопило.
— Наши бахмутские солевары погасили уголь под котлами и все — в поход!
— Земляной уголь? На солеварнях? — спросил удивлённо Савка.
— Ну да, земляной, — сказал Марко. — А что, хлопче, ты тоже видел такой?
— Рубил его в норах, вёз на чумацких мажарах…
— А чёрт знает кому попал! — добавил гневно Головатый. — Из-за этого угля мы сейчас и слоняемся…
Какое-то время ехали молча. Максим и Марко иногда бросали пытливые взгляды на Савку, но тот был грустный, не обращал на них внимания. Даже, казалось, специально избегал их взглядов. Чопило не утерпел и, подъехав поближе к Головатому, тихо спросил:
— Что это с ним?
— Скажу в другой раз, — ответил так же тихо Гордей. — Не надо тревожить хлопца…
Отряд двигался не спеша, но без остановок. Сотни людей, собравшиеся вместе, были словно братья, они чувствовали себя как бы породнёнными единым помыслом, единым желанием — добыть себе свободу. И они верили, что добудут её, чего бы это им ни стоило!
— Как оно здесь у вас? — спросил вдруг Головатый. — Курени, полки или сотни заводит ваш атаман Булавин?
— Да он теперь и твой, — заметил
— Хоть курень, хоть сотня — один чёрт? Лишь бы как следует панов и подпанков дубасить! — сказал, повысив голос, Головатый. — Да и на той нашей Сечи не мешало бы кое-кого взять за грудки да намять хорошенько бока!
— Святая правда! — воскликнул Марко.
— Вот какой ты стал? — посмотрел удивлённо на Гордея Максим Чопило.
— Такой! — вызывающе ответил Головатый. — Я готов бить дукачей везде, где б их ни слапал! Да и ты, Максим, наверное, померился бы с теми, что одурили-окрутили тебя на Сечи с чёрным камнем…
Чопило, виновато усмехаясь, опустил голову.
— А Кондрату при случае скажите, что теперь он и мой атаман! — сказал решительно Головатый.
— Доложим, когда встретимся, — заверил Максим. — К нему как раз и едем.
На рассвете, прикрытый густым холодным туманом, отряд переправился через Северский Донец. На том берегу, неподалёку от реки, его ждали другие отряды. Объединившись, повстанцы без замедления двинулись дальше.
…По берегам тихого Айдара раскинулись широкие, просторные низины с перелесками, сосновыми рощами, и булавинцы начали продвигаться быстрее, останавливаясь лишь изредка на короткий отдых.
Савке казалось, что он едет уже очень давно. Ему было захватывающе интересно с новыми людьми. Ведь он узнавал от них такое, чего до сих пор не знал и даже не имел об этом представления. Однако ничто не могло заглушить, развеять тоску его сердца. Раньше Савку тревожила мысль: как будет выглядеть его встреча с Оксаной и её матерью, каким будет их первый разговор, как он расскажет им о том, что произошло? Не бросят ли они колючий укор: "Не уберёг… Не защитил…" И как их убедить, что его вины в этом нет?.. Со временем же начала закрадываться и другая мысль: а может, не надо спешить встретиться с ними? Может, лучше оттянуть эту встречу? Зачем так быстро опечаливать таким известием Оксану и её мать? Пусть они ещё какое-то время поживут в радостном ожидании, ни о чём не зная… Но когда отряд начал удаляться от того края, где находился хутор Зелёный, сердце Савки охватила такая тоска по Оксане, что он нигде не мог найти себе покоя и решил как можно скорее встретиться со своей любимой…
Савка не знал, что Оксана ежедневно выходила к Чумацкому шляху и с вершины тернового бугра всматривалась в степную даль. Она с нетерпением ждала и отца, и его, Савку, родного, милого, но их всё не было и не было. Оксана расспрашивала ехавших на Дон и возвращавшихся оттуда на Украину чумаков: не знают ли они далёкую Каменку над Волчьей, не слышали ли что-нибудь о каменских чумаках? И наконец кто-то из чумаков рассказал ей об ужасных событиях, происшедших в Каменке.
Услышав такую страшную весть, Оксана сначала не поверила в неё и продолжала ждать. Каждый день Оксане казалось, что вот-вот Савка переступит порог дома и со словами: "Здравствуй, моя ненаглядная!.." — бросится к ней. А следом за ним в хату войдёт и отец. Но время шло, бежало. А отец и Савка всё не появлялись. И у Оксаны начала постепенно угасать надежда на встречу с ними.