Искры
Шрифт:
Дорога, в особенности длинная, скучная дорога, располагает людей к разговору. Притом затронутый нами вопрос был настолько значителен, что мы не исчерпали б его и за целые годы. Со дня сотворения мира люди спорят о религии и будут спорить до скончания мира.
Мы вновь завели разговор о проповедниках-иностранцах.
— Они, мне кажется, не похожи на своих последователей — они довольно добродушные, благовоспитанные и культурные люди.
— Да, — ответил он улыбнувшись, — так только кажется с виду, но познакомьтесь с ними короче и вы убедитесь, что это за чудовища! Вы только что познакомились с одним из них. Какой он кроткий и смиренный, какие у него медоточивые уста! Но ведь он вливает в душу последователей, капля за каплей, яд и незаметным образом отравляет их!
— Однако между ними и протестантскими миссионерами существует значительная разница!
— Разница только в том, что протестантские миссионеры полны высокомерия, смотрят свысока на низших по положению и даже в проповеди евангельского учения хранят свойственную англичанам грубую кичливость. В этом именно и кроется причина, что они не пользуются успехом. Не таковы иезуиты. Они просачиваются во все щели, приспособляются ко всяким обстоятельствам и потому они — более опасный и вредный элемент. Миссионер-протестант в работе держит себя барином и любит чужими руками жар загребать. Иезуит, наоборот, в работе сам и хозяин, и работник.
— По вашему, они могут причинить какой-либо вред местному населению?
— Ну, разумеется! Раз они способны приносить вред людям культурного общества, людям, которые знают их и в состоянии бороться с ними, то здесь, среди жалкого, безграмотного и беззащитного населения, пред ними открывается широкое поле деятельности. Все полчища варваров, совершавшие в течение ряда веков нашествия на Тарон, не причинили стране столько вреда, сколько в состоянии принести этот смиренный и кроткий священнослужитель, направляющийся в деревню к больному с проповедью христианской добродетели…
Мы увлеклись разговором и порядком отстали от Аслана. Я попросил собеседника поторопиться, но он не слушал меня. Его горящие пламенем глаза блуждали по необъятной равнине Тарона и, казалось, искали чего-то. Он был бледен, губы сжаты… Он забыл о моем присутствии и говорил сам с собой.
— Тарон, любимая моя страна! Какие только народы не проходили то твоей земле, кого только ты не поил и кормил, укрывал в своих неприступных крепостях! У тебя нашли прибежище Адромелик и Санасар, сыновья ассирийского царя Сенекерима, отцеубийцы, привезшие с собой и свои божества, и своих слуг. Ты возлюбил гостей-чужестранцев, но чуждых богов отверг. Ты наложил свою печать на прибывших гостей и обармянил их. От них пошло могучее нахарарство Арцруни. Ты приютил китайского княжича Мамгуни, бежавшего от царского гнева. Он отдался под твою защиту. Он также привез с собой свою веру, свои обычаи. Ты обармянил его, и он положил начало великому нахарарству Мамиконян. Ты дал убежище индийским княжичам Демитру и Гисане; спасаясь от гнева своего владыки, они прибегли к твоему великодушному милосердию и привели с собой толпы переселенцев. Ты даровал им места для жительства; они построили город Вишап и на высотах горы Карке воздвигли храмы. На борьбу с Просветителем выступило из этих храмов 6946 человек, преимущественно жрецов. Но ты, Тарон, всех их обармянил, и чернокожие индусы растворились среди местного населения. В течение ряда веков много мужей великих с великими силами вступали в землю твою священную, но все они сливались с кровными твоими детьми. А теперь, милый Тарон, по полям твоим бродит человек в черной рясе и с черным сердцем. Он также беглец из своей страны, изгнавшей его, он также ищет гостеприимства в лоне твоем. Отчизна не могла переварить его присутствия и извергла из нутра своего. Он направился в чужую страну, чтоб укрыться среди неведомого народа. При себе он не имеет оружия, но он вооружен хитростью, его карманы полны маленькими медными крестиками…
Я страшусь этого человека, дорогой Тарон!..
Глава 30.
АРМЯНИН-КАТОЛИК
Солнце еще не опустилось за горизонт, когда мы подъехали к подножью Тавра, именуемого Сим-горой. Вдали, на южной стороне одноименной равнины, виднелся город Муш. Он был расположен на широко раскинутом высоком холме и печально озирал простиравшуюся перед ним равнину. Спускавшиеся с вершины холма виноградники, вперемежку с домами жителей, оживляли грустную картину. Всюду царила вечерняя тишина, нарушаемая рокотом шумной, брызжущей пеной реки, которая, извиваясь перед городом, текла дальше и вливалась в Мегри. Слышался глухой грохот мельниц, длинной вереницей тянувшихся вдоль реки.
Очаровательная картина! Чуткий к красоте Тавр, словно боясь нарушить прелесть Мушской долины, изогнулся, отступил, оставив здесь лишь широко раскинутый холм для основания города. Окидывая взором этот холм, можно было видеть весь город со своими мечетями и церквами. У самой вершины стояла древняя полуразрушенная крепость. А у подножья горы тянулись обширные табачные плантации — источник благосостояния жителей города.
Грустно было мне подъезжать к городу. Быть может потому, что из многолюдных и богатейших городов Тарона уцелел лишь один, да и тот производил впечатление большого села. Не существовало более города Кав-Кав, с неприступной крепостью Вохакан, города Дзюнакерт, восстановленного военачальником Вахтангом и прозванного именем супруги его — Порпес, не существовало города Одз с грозной крепостью, построенной сыном Ашота-мясоеда Давидом Багратуни не существовало города Вишап, основанного при Вагаршаке индийскими переселенцами и называемого иначе Тиракатар, не существовало и города Мцурк, построенного царем Санатруком. И все они исчезли с лица земли, остался лишь осиротелый Муш, мрачно глядевший с высоты холма.
Когда мы, поднявшись по крутому холму, подъехали к городу, Арпиар предупредил нас не останавливаться в гостинице: наученные горьким опытом пребывания в битлисской гостинице, мы согласились с ним и решили подыскать более удобное помещение для ночлега.
— При городских церквах имеются свободные комнаты для странников, можно выбрать любую, — посоветовал нам Арпиар.
— Вы думаете, там лучше, чем в гостинице?
— Во всяком случае — не хуже. В церковных комнатах мы будем в уединении, а в гостинице — у всех на виду, среди разношерстной публики.
Мы подымались по извилистой дороге все выше и выше. С полей возвращались крестьяне с заступами на плечах, из садов и виноградников шли садовники с гружеными корзинами на ослах. Пыль стояла столбом, трудно было дышать. Но более всего донимали нас ослы. Упрямые животные часто артачились, не трогались с места и преграждали нам дорогу или же бросались в сторону и задевали нас груженными виноградом корзинами.
Наконец, мы въехали в одну из узких улиц. Трудно было пробираться вперед: все смешалось в кучу — люди и животные. Улицы были проложены на склонах холма, по подъему, поэтому казалось, будто мы поднимались по лестнице… Армянские кварталы расположены отдельно от магометанских. Это показывало, что между ними не было добрососедских отношений. Мы направились в армянскую часть.
Вечерняя служба только что отошла, и народ выходил из церкви, когда мы въехали на церковный двор. Нас окружили прихожане. Появился и ктитор, жиденький мужичонка с широкой, седоватой бородой, покрывавшей всю его грудь, плечи, доходившей до самых ушей и затем пропадавшей под грязной синей фреской. Борода его напоминала распущенный индюшачий хвост, сквозь который виднелось маленькое жалостливое лицо с беспокойными узкими глазами.
На наш вопрос, имеются ли комнаты для ночлега, ктитор ответил: «Посмотрим», — и исчез среди прихожан. Казалось, будто он теперь только должен был узнать, есть у них комнаты или нет.
Долго пришлось ждать прихода его. Наконец, на другом краю двора мы заметили, что борода совещается с попом. После таинственных переговоров священник соизволил выйти к гостям. Медленно ступая и отдуваясь, он подошел к нам. Если правду гласит народная поговорка: «Дармовой хлеб впрок идет», следует признаться, что он оказал на батюшку весьма благотворное влияние. Концы рук, едва сходившихся на громадном животе, с трудом перебирали черные костяшки четок, к которым, очевидно для благолепия, священник примешал и красные. Не в пример ктитору, борода у него была реденькая, щеки, цвета темного кирпича, лоснились от жиру, налитые кровью глаза того и гляди готовы были выпрыгнуть из орбит. К вящему нашему удивлению, из этой громадной туши послышался детский, едва слышный голосок: