Искры
Шрифт:
Очарованный красотой окружавшей меня природы и, вспоминая старинные легенды, я продолжал свой путь. Но постепенно чувства мои притупились и мной овладела какая-то дремота. Только прекрасный образ Маро горел ярко и пленительно… Но разве есть в ней сердце, горячее, любящее сердце? — спрашивал я себя. Разве чувствует, понимает она, что такое любовь? Нет, она этого не чувствует и не знает… В святилище ее сердца никогда еще не горел этот огонь, иначе она так безжалостно не бросала бы камни в «могилы влюбленных». Маро такая же рабыня, как и Соня, думал я. Но в то время, как Соня рабыня своих родителей-насильников, Маро рабыня старых предрассудков. А предрассудки ведь сильнее давят и вернее уничтожают в душе все живые ростки чувств…
— Да, пусть любит, но не по своей воле, — вот смысл слов Маро.
Да и правда, разве есть у армянки своя воля? Разве она свободна в своих чувствах?
Предавшись таким размышлениям, я совершенно забыл указания Маро и сбился с пути. Но об этом я догадался лишь тогда, когда передо мной открылась глубокая пропасть ущелья… Идти дальше было некуда. Вернуться обратно я не мог, так как не помнил, как я шел.
Я был страшно смущен и раздосадован.
Солнце уже склонялось к закату. Вечерний холод становился невыносимым Меня томили усталость и голод. Сколько времени я бродил? — спрашивал я себя. Ведь Маро говорила, что часа через два я буду у Хана-Сора. А теперь уже вечер. Лучи заходящего солнца горели на вершинах гор, а на долины уже сошла тень. Я вспомнил, что Маро положила мне в охотничью сумку какую-то бутылку. Открыл я сумку, достал бутылку и в ней оказалось вино. Тут же я нашел холодную закуску. Обед был готов. Сел я на мягкую траву и начал есть. Я утолил голод, немного отдохнул и силы вновь вернулись ко мне. Но что же теперь делать? Куда идти? — в недоумении, спрашивал я. Я решил подняться на ближайший холм и оттуда посмотреть — может найду дорогу. Через четверть часа я был на холме. С высоты я увидел узкую долину, где, как мне показалось, двигались какие-то черные точки. Я решил, что это стадо и очень обрадовался. Пойду к пастухам, подумал я, и они мне укажут путь в селение К. Я начал спускаться вниз, но скоро был разочарован. Зрение обмануло меня. Точки, которые я видел, оказались просто кустами, разбросанными по всей долине. Что же мне теперь делать? Я был в отчаянии. Меня смущало не то, что я ночью останусь под открытым небом и не страх перед зверями, а мне было стыдно перед Маро и товарищами, которые с первого же раза увидят, как я беспомощен и не деловит.
Вдруг до меня донесся какой-то треск, на который горы ответили многократным эхом. Треск повторился еще и еще. Ясно было, что стреляют. Но кто же это стреляет? Несомненно это не мои товарищи, подумал я, так как место, где я находился по моему предположению, должно быть далеко от Хана-Сора. Стало быть, решил я, это какие-нибудь другие охотники или же разбойники, которые угоняют скот. Но в конце концов мне было безразлично, кто эти люди — ведь они люди, и этого мне было достаточно, я был им рад.
Я направился туда, откуда слышалась стрельба. Уже слышался лай собак. Теперь я не сомневался, что встречу охотников. Едва я поднялся до половины холма, как совсем близко от меня послышалось дикое рычание, и тотчас же, в двадцати шагах от себя я увидел огромного кабана. Мигом я снял с плеча ружье, прицелился и выстрелил. Я не промахнулся, но пуля попала в ногу зверя. Кабан, видимо, и не почувствовал боли. Он кинулся на меня. Нападение произошло так быстро и стремительно, что я не успел вновь зарядить ружье. Момент был решительный. Разъяренный зверь был уже близок, я видел его злые пылающие глаза. Я бросил ружье и патрон, который приготовил и держал в руке, чтоб вновь зарядить ружье, достал кинжал и в одно мгновенье вонзил его в бок зверя. Кабан заревел, но уже потерял силы. Однако он попытался пустить в ход свои острые клыки. Тут я прыгнул ему за спину и нанес ему новый удар в живот. Зверь все же продолжал еще сопротивляться. В эту самую минуту, когда я боролся со зверем не на жизнь, а на смерть, вдруг раздался выстрел и пуля попала прямо в голову кабана. Тут кабан бессильно свалился на землю… Я оглянулся, смотрю — передо мной с ружьем в руках стоит Маро и весело улыбается. Кто может описать мою радость! Я, весь окровавленный, подбежал к ней и крепко обнял мою спасительницу.
Она рассказала, что расставшись со мной, не ушла домой и стоя на холме смотрела мне вслед. Она видела, как я свернул с пути и пошел не туда, куда было нужно. Она начала кричать, но я ее голоса не слышал. Тогда она побежала за мной, но потеряла меня из виду. Она долго искала меня и вот наконец нашла. Оказывается она кричала мне, предупреждала, что стреляет, но я в пылу борьбы и этого ее крика не слышал. Она стреляла из моего же ружья, которое я бросил в сторону, когда увидел, что зверь слишком близок и нужно действовать кинжалом.
Увлеченные этим разговором, мы с Маро не заметили, что с вершины холма за нами наблюдают четыре человека. Они подошли к нам. Это были охотник Аво и три моих товарища — Аслан, Каро и Саго.
Старик обнял меня и Маро и радостно воскликнул:
— Оба вы достойны называться детьми охотника Аво!..
Глава 18.
ЯБЛОКО РАЗДОРА
Вечерний сумрак окутал голые вершины гор. В долинах свет потускнел и лишь золотистые облака, которые огромными глыбами плыли по высокому небу, горели в пурпурных лучах заходящего солнца. Был чудный вечер. Был один из тех часов горного вечера, когда сладко звучат песни пастухов, когда так приятно прислушиваться к разноголосому блеянию возвращающихся с пастбищ овец и веселому ржанию лошадей, целыми табунами радостно и быстро спешащих к своему ночному пристанищу. В этот час ветерок нежно касается лица и мелодичным тонким голосом напевает: «Вдыхай в себя полной грудью благоухание, похищенное мною с тысячи цветов!..»
Но я не чувствовал этих звуков, я не слышал ни мелодии зефира, ни песни пастуха — я был очарован одной только Маро. Я постоянно видел ее и слышал только ее голос, хотя она ничего не говорила.
Возвращение в деревню К. длилось довольно долго, потому что мы шли теперь по совершенно другой дороге. Уже давно нас окутал сумрак, и звезды летней ночи сверкали дивным блеском.
Предметом разговора была последняя охота. Старик Аво в шутку насмехался над промахами Аслана и Саго. Оба они неудачно стреляли в кабана. Саго старался оправдать себя, приводя различные причины, Аслан же ничего не отвечал, он погрузился в тяжелые думы. Каро был веселее обыкновенного. Он с братской сердечностью положил руку на мое плечо и сказал:
— А ты, Фархат, не лишен смелости, из тебя что-нибудь да выйдет.
Маро шла впереди нас со своим отцом. Она хранила глубокое молчание. Казалось, гордость ей не позволяла выслушивать похвалы, которые сыпались на нее, или же она не хотела напоминать, из какого трудного положения она меня спасла. Она старалась, чтоб возможно меньше говорили об этом. Я несколько отстал от своих товарищей и беседовал с Каро. Саго подошел к нам и без всякого повода с нашей стороны, как бы сам про себя, сказал:
— Удивительная вещь, судьба! Говорят, она чудовищная женщина с двумя лицами, спереди и сзади. Переднее лицо свежее и красивое с вечно улыбающимися глазами, которыми она смотрит на своих любимцев. Другое лицо — дряхлое, морщинистое, как у отвратительной старухи. Только один глаз на мрачном челе, да и тот слепой. Она всегда обращает ко мне это лицо — коварное с ужасными морщинами, и я всегда слышу, как ее сухие и бледные уста произносят: «Не жди от меня никакого добра…»
После минутного молчания, он продолжал еще более взволнованным голосом:
— Говорят, в наши дни не бывает чудес. Что же это, черт возьми, как не чудо: две добычи разом…
Теперь я понял, что полупомешанный Саго язвительно намекает на меня и Маро.
— Что ты этим хочешь сказать? — спросил я.
Он ответил с еще большим волнением:
— Именно две добычи: одна — кабан, а другая — сердце Маро!
Эти слова он произнес так, что я пришел в ярость. Но он продолжал, не обращая на меня внимания.
— Ведь Маро не маленькая добыча… чтоб ее поймать, нужна великая отвага…