Искры
Шрифт:
— В течение какого времени ты успеешь вспахать эту полосу земли? — спросил я, желая переменить тему разговора, который производил на меня гнетущее впечатление, так как я думал: чем же гарантирован крестьянин, если ему нужно всегда с оружием в руках защищать от нападений и свой скот, и плоды своего труда. Тем более, что, думал я, ведь не всякий крестьянин сын охотника Аво, умеющий обращаться с оружием и пользоваться им, что могут сделать те, у которых нет даже простого ножа?
Асо, видимо, не расслышал меня и мне пришлось повторить свой вопрос.
— Ежели бог поможет, то не трудно вспахать. Правее, Марал! — крикнул он красному волу. — Видишь, созвездие «Алуга» было там — он указал на небо — когда я начал сегодня пахать — и вот, как видишь, я вспахал порядочно. Благословен ранний труд, а то, когда солнце уже поднялось, не только грешного человека, но и бессловесное и неразумное животное не следует заставлять трудиться. Солнце прямо жжет, дышать невозможно. Ну, Джейран, чего ты дохнешь! — обратился он на этот раз к серому волу.
И его волы словно понимали указания своего хозяина — так они разумно вели себя. Но, видимо, Асо хотел избавиться от меня, так как я отрывал его от дела своими расспросами, и он сказал;
— Ты любишь свежие огурцы, Фархат? Если любишь, поди вон там, в траве я спрятал несколько огурцов, чтоб сохранить их холодными. Возьми их и покушай. Это хорошо действует на сердце. Если у тебя нет ножа, то на, мой, бери и иди…
Я поблагодарил его, сказав, что не имею привычки натощак есть фрукты, и простившись с этим трудолюбивым работником, удалился.
Вспомнились мне слова Асо: «Лучше бесплодно трудиться, чем оставаться без дела, так как безделье удел мертвецов». И снова я погрузился в думы. Тогда я не понял значения этих слов, по теперь стал понимать. Труд, как он ни был невыгоден, все же в конце концов вознаградит человека, принесет ему пользу, труду принадлежит главное — будущее. А безделье, на самом деле — смерть. Как бы напрасно не проливал свой пот работник, каким бы отчаянным ни было его положение, он ведь все же действует, он борется с препятствиями, которые мешают его существованию, в нем не умирает сила самосохранения. И в этой борьбе на жизнь и на смерть он готовит себя для того боя, когда воцарятся право и справедливость, когда он избавится от притеснений и эксплуатации «ага»-помещиков. Тогда настанет царство рабочего человека, того самого человека, который имеет дело с верной и чистой природой, который не хочет добывать себе пропитание посредством эксплуатации труда других, таких же, как он сам, людей…
Да, эта истина тогда была еще непонятна мне. Только я, я один был без дела среди этих огромных пространств, где все были заняты трудом. Кто ввел меня в заблуждение, кто убил во мне влечение к труду? — спрашивал я. И вспомнил опять отца Тодика, который поучал своих учеников, говоря им: «Человек должен жить, как птицы небесные, которые не пашут, не сеют, не жнут, но всегда сыты, ибо бог доставляет им пищу». Эти слова он не из своей головы выдумал, их он взял из книги. И опираясь на них, отец Тодик развивал эту мысль дальше: «Не нужно, мол, заботиться о земной, о здешней жизни, потому что она преходяща». Он говорил далее, что господь заранее определил — что нужно каждому человеку, и он доставляет каждому человеку столько, сколько им предопределено. Одному он дает меньше, другому больше, но он не допустит, чтоб человек умер с голоду. От человека, говорил он, ничего не зависит, и как бы человек ни трудился, сколько бы он ни бился, он ни на волосок не может увеличить или уменьшить свою долю, которая предопределена для него самим богом.
Учение священника внушало мне беспечность и заставляло все свои надежды возлагать на бога и на его предопределение, а учение Асо, напротив, звало к деятельности и предлагало возлагать свои надежды на свои же рабочие руки, на свой труд. Кто же из них прав? — спрашивал я и приходил к заключению, что прав священник, так как я видел как люди работают без конца, из кожи лезут, а все же остаются бедными. Видимо, думал я, им так суждено свыше, им предопределена бедность и нужда. А «ага», видимо, всегда останется помещиком и богатым, потому что он не пашет, не сеет, и не жнет, а стол его всегда богат и обилен.
Размышляя таким образом, я находил фантастическими цели, которые поставили себе Каро и его товарищи и мне было жалко, что они впали в такое заблуждение.
И я не один так думал. Так думал весь народ, потому что весь народ тоже был учеником таких же отцов Тодиков, как и я.
А Каро трудился для блага народа, который находился в тисках таких предрассудков!..
Глава 21.
ПРЕДСКАЗАНИЕ
Был знойный полдень. Солнце нещадно палило и тяжело было дышать. Расставшись с Асо, я шел по узкой тропинке, ведущей в ущелье, к роднику. Там, среди группы тенистых деревьев серебрилась вода. Я поспешил туда, чтоб немного освежиться и отдохнуть. Эти деревья были посвящены часовне, развалины которой еще продолжали служить предметом поклонения для благочестивого окрестного населения. Жалкие остатки часовни тесно прижались друг к другу и как бы прятались среди кустарника, а священные деревья величественно осеняли эти обломки старинного святилища своими широкими, тенистыми ветвями. К веткам деревьев привязаны были разноцветные куски материи. Моя бабушка давно уже объяснила мне значение таких деревьев. «Когда человек привяжет к ветке священного дерева кусочек от своего платья, то все его горести и болезни переходят на дерево…» У меня тоже много горестей и тяжелых мыслей, думал я, не привязать ли кусочек от своей одежды к дереву и тем облегчить себя от этой тяжести?.. Я вытянул из шва моего «архалука» нитку и дрожащей рукой привязал к ветке священного дерева…
— Этого недостаточно, — сказал мне кто-то.
Я был в ужасе. Гляжу — за деревом спряталась какая-то женщина. Сам дьявол во всей своей уродливой отвратительности не мог быть так страшен, как это мрачное существо.
— А если ты хочешь лучшего, то Сусанна даст тебе талисман, и тогда все пойдет как по маслу…
— Ах, это ты, Сусанна? — воскликнул я обрадованный — Что ты тут делаешь? Как ты меня испугала! Скажи-ка, Сусанна, ты «ее» видела или нет?
— Ты не Каро, — ответила старуха, не двигаясь с места. — Ты больше не обманешь Сусанну…
Она еще не забыла моей проделки у арабского минарета. И я, желая немного смягчить то впечатление, которое у нее осталось, сказал:
— Ты ведь знаешь, Сусанна, что я друг Каро, я его лучший друг. Он сам тебе это сказал, разве ты забыла?
— Сусанна этого не забыла, она это знает…
Я присел к таинственной старушке, которая под сенью этих священных деревьев казалась мне одним из тех сверхъестественных существ, которые постоянно меняют свой вид… И на самом деле, Сусанна сегодня была уже не такая, как в тот раз, когда я встретил ее среди развалин. Теперь она не казалась мне столь высохшей, уродливой и страшной, как тогда. Напротив, сегодня на ее потускневшем лице видны были следы былой красоты, которая увяла. На ее изнуренном лице сохранились еще следы былой привлекательности и ее черные глаза выражали глубокую печаль. Эти глаза служили зеркалом, в котором отражались все страдания ее измученного и скорбного сердца.
— Сусанна, ты встречала Каро после того дня? — спросил я, приветливо глядя на нее.
— Сегодня люди еще не успели сесть за обед, когда Сусанна встретила Каро.
— Какую же ты весть принесла ему о той девушке, которая в замке?..
— Этого ты не спрашивай. Сусанна тебе этого не скажет.
— Ведь ты знаешь, что Каро ничего не скрывает от меня.
— Пусть он сам и скажет тебе.
Мне стало ясно, что этой тайны у нее не вырвешь. Поэтому я бросил всякие расспросы. В эту самую минуту Сусанна приложила палец к губам и издала свист, похожий на посвист птиц. И тотчас же из-за кустов, которые были неподалеку, послышался такой же ответ. Не прошло и минуты, как оттуда выскочила маленькая девочка и, подбежав к Сусанне, прижалась к ее груди. Она обняла Сусанну своими загорелыми ручонками и стала ее нежно целовать.
Эта картина растрогала меня и вместе с тем пробудила во мне таинственные силы суеверия. Не является ли эта девочка одной из тех таинственных духов, через которых Сусанна приводит в исполнение свои колдовские замыслы? Эти мои мысли подкрепляло и то фантастическое, чарующее платье, которое было на этой девочке, и которое так шло к ее изящному телосложению и пленительной дикой красоте. Это была та же девочка, которую я уже видел один раз у развалин арабского минарета, где я впервые встретил Сусанну.