Искры
Шрифт:
— Да, да, вы правы… Я предоставлю вам проводника; он побывает с вами повсюду; надеюсь, вы посетите и цитадель, где так много замечательных надписей.
Аслан завел речь о клинообразных надписях именно с целью осмотреть цитадель, а потому, услышав обещание паши, выразил ему благодарность, встал и откланялся.
Поднялся с места и пашa, проводил Аслана до дверей и на прощанье осыпал «дорогого» гостя тысячью льстивых комплиментов…
С теми же церемониями и почестями, как и во время приезда, гавазы проводили нас в Айгестан до дома мастера Фаноса. Аслан подарил каждому из них по золотому. Они с благодарностью удалились; Войдя в отведенную нам комнату, Аслан со смехом отбросил в сторону шляпу, удивленно покачал головой, стал посреди комнаты и обратился ко мне:
— Умный народ эти турки… Мастаки… Если б я на самом деле был европейцем и не знал, что за негодяи они, я без сомнения был бы очарован пашoй.
Вошел мастер Фанос и с явным нетерпением спросил о результатах визита. Аслан вкратце рассказал ему обо всем, а затем добавил:
— Если бы вы владели европейскими языками и могли прочитать, что пишут европейские путешественники о турецком народе и турецких чиновниках, вы бы сочли этих путешественников сумасшедшими. По их описаниям, турки добры, трудолюбивы, способны к прогрессу; турецкие служащие и чиновники лестны, великодушны, исполнены прекрасных стремлений, гостеприимны, щедры, — словом, эти изверги наделены всеми лучшими качествами. В чем же причина подобного восхищения? — Представьте себе, что какому-нибудь заурядному европейцу, которого на родине ни во что не ставят, взбрело на ум совершить путешествие по востоку. Его всюду ждет теплый прием, так как он европеец, гражданин той или другой великой державы. Кроме того, у него в запасе много рекомендательных писем от своих консулов или послов. В случае плохого обращения с ним, консул или послы его страны сумеют дать острастку.
На родине подобного субъекта князья и даже простые дворяне по целым часам заставляют ждать в своих прихожих. Но в Азии пред ним открыты двери самых влиятельных лиц: ведь путешественник, и притом европеец, может распространить о них дурную молву, может написать в газетах. И понятно, что его всюду ожидает радушный прием, всяческие удобства, предупредительное отношение. Эти люди ему кажутся добрыми, честными, великодушными, ему неизвестно, что это они убийцы злосчастного Шульца, что теперь они принуждены действовать иначе только лишь под давлением создавшихся условий. Из рассказов радушных хозяев за обедом иностранец черпает все сведения об экономике и социальном состоянии страны и пишет под его диктовку… А обед такой обильный, столько заманчивых превкусных блюд — такого обеда никогда он и не видал. Европеец ошеломлен, потерял голову. Он с жадностью отправляет в свою утробу всевозможные ароматные шербеты или прекрасно приготовленную «пахлаву» и с тем же рвением заносит в записную книжку ложные и вздорные рассказы хозяина. А затем все эти нелепые данные, разумеется, вполне благоприятные для магометан, попадают в прессу и оказывают огромное воздействие на общественное мнение европейцев. Подобный путешественник-европеец, увлекшись пленительной скорлупой, не исследовав ядра, составляет превратное понятие и вводит в заблуждение соотечественников. Предположим даже, что путешественник — человек осмотрительный, беспристрастный, добросовестный и не лишен наблюдательности; но что он может вынести из поспешных и быстрых переездов, обозревая все поверхностно, с птичьего полета, в особенности, когда руководителями являются паши или подобные им лица. Чтоб исследовать состояние и жизнь народа, необходимо обратиться к самому народу, а не его правителям.
— Преступники, — продолжал Аслан, — вообще привыкли быть своими адвокатами. Все служащие, начиная с великого визиря и кончая последним заптием [52] , все до одного прекрасно сознают свои провинности и. потому у них всегда наготове устный арсенал оправдательных речей. Точно такую же речь произнес сегодня и пашa.
Признать его глупым — нельзя; наоборот, он показался мне довольно умным. Я представился ему, как путешественник-европеец. Сообразно с этим и принял он меня. Он прекрасно знал, какое мнение, какие предубеждения мог иметь европеец; он знал, какие требования предъявляет к нему, как верховному правителю страны, современная культура; он знал, какой беспорядок царит в управляемой им области. Все это ему было известно. И вот свою беседу он свел к тому, чтобы правительству и лично ему самому выйти сухим из воды. Будь я наивным европейцем-путешественником, незнакомым с положением дел, я, конечно, составил бы весьма благоприятное мнение о нем и о его управлении. Люди, подобные пашe, обладают удивительной способностью выставлять себя в выгодном свете и очаровывать людей. Возьмем, к примеру, хотя бы жестоких главарей курдских племен: даже они обладают врожденным даром приводить в восторг наивных европейцев, когда те гостят в их шатрах; ведь путешественник не понимает того, что его потчуют награбленным у сотен несчастных, что хлеб этих разбойников обильно полит кровью их жертв. Беда в том, что правда, настоящая действительность берется под подозрение: в Европе отказываются нам верить, когда мы выступаем с протестом против зверств и насилий. А общественное мнение Европы имеет для нас громадное значение. Правда, мы бы не желали вводить европейцев в заблуждение, как это делают магометане, но мы хотели б, чтоб, наконец, поняли наше положение…
52
Заптий — турецкий жандарм.
Аслан от природы был человек молчаливый, но когда горячился, он говорил слишком длинно и долго. В такие моменты невозможно было его прервать: он должен был высказаться до конца. Наша аудиенция у паши произвела на него слишком неприятное впечатление.
Несмотря на обеденное время, мастер Фанос не прерывал Аслана, он слушал с особенным интересом.
— Насколько представители магометан, — продолжал Аслан, — мастера вводить в заблуждение и обольщать чужестранцев, настолько наши представители, армяне, бездарны, и грубы. Когда европеец стучится к армянину, тот запирает пред ним двери дома; а если и впустит его, то своими бесконечными жалобами и причитаниями изводит гостя. Армянин вообще не способен защищать как подобает свои права. Чаще он молчит, предоставив все провидению. Путешествуя по востоку, европеец в большинстве случаев оставляет в стороне деревни и предпочитает города; а так как здесь не имеется приличных гостиниц — существуют лишь грязные караван-сараи [53] — он ищет приюта у частных лиц. Турецкие правители с большим удовольствием принимают их у себя.
53
Караван-сарай — постоялый двор со складами товаров в Азии.
Чужестранец никогда не останавливается в доме крестьянина или ремесленника-армянина, которые выкладывают пред божьим гостем все, что имеют; они свой патриархальной простотой могли б очаровать иностранцев. А если и случается им заходить к армянам, то непременно или к государственным чиновникам или к подрядчикам и богатым купцам. Чиновник или подрядчик не осмелится плохо отозваться о правительстве, которое поит и кормит его. А купец, как и везде, своекорыстен, он безучастен и равнодушен к общественным бедствиям. Как на беду, европейцам приходится сталкиваться лишь с армянами-купцами и потому у них, словно гвоздь в голове, засело превратное понятие, будто армянский народ состоит сплошь из купцов. А этот гвоздь и по сию пору не удается вытащить из головы европейца, убедить его, что на востоке, там, где живут армяне, процветают ремесла и земледелие; что именно они, трудолюбивые армяне, угнетены, но трудами своих рук кормят ненасытных угнетателей…
Глава 5.
АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ИЗЫСКАНИЯ
На следующий день мы с нетерпением ожидали прихода обещанного пашой проводника, который должен был показать нам древности города и окрестностей. Не знаю почему, мастер Фанос был против этой экспедиции, но Аслан настоял на своем.
Наконец, явился проводник с двумя, уже знакомыми нам, гавазами. Паша прислал нам двух оседланных коней, наилучших из своей конюшни. Фанос узнал проводника. Это был секретарь паши, слывший за человека с образованием. Он был молод, веселого нрава и, как все чиновники-турки, любил выпить; вероятно потому, мастер Фанос за утренним завтраком слишком налегал на вина.
Было за полдень, когда мы тронулись в путь. Достигнув подошвы гигантской скалы, на вершине которой стояла крепость, мы сошли с лошадей и стали подниматься по стертым каменным ступеням.
Подавляющее впечатление произвела на меня крепость! Глядя на нее, человек словно становится ничтожным, теряет бодрость душевную. Эта скалистая громада, безмолвная и полная тайн, хранила в себе печальные воспоминания нашего исторического прошлого…
Аслан не пожелал сейчас же войти в крепость и принялся за обследование окрестностей. Кругом — следы глубокой древности, продолговатые клинообразные надписи на плитах. Я спросил Аслана, что это за письмена. «Меня вовсе не интересуют мертвые буквы», — безучастно ответил он.
Я был крайне удивлен. Что же в таком случае интересовало его? Что он разыскивал среди пустынных скал? Что он так часто заносил в записную книжку?
Наш молодой проводник, которого пашa рекомендовал, как человека развитого и большого знатока древностей, своей излишней болтливостью скорее мешал Аслану.
— Обратите внимание на сию глубокую расщелину: она спускается до самого низу, до земных недр, а затем извилистыми зигзагами доходит до дна озера; там раскрывается золотая дверь и показываются волшебные хрустальные чертоги. Под сенью вечнозеленых дерев там разгуливают гурии и нимфы, более светозарные, чем восходящее солнце в пурпурных лучах; там «азаран бюльбюль» [54] питается жемчугами и в клетке из слоновой кости распевает тысячи мелодий, переливается на тысячи ладов. Очарованные звуками его песни, благоуханные розы застыли в немом восторге; там живые существа не знают старости и вечно юные наслаждаются, вкушают любовь. Но золотые врата открываются не пред каждым смертным; они заколдованы, необходимо владеть таинственным талисманом, чтоб открыть их. Старик дервиш видел эти врата собственными глазами и обещал подарить мне талисман.
54
Азаран бюльбюль — сказочный соловей, соответствует жар-птице в русских сказках.
Аслан с улыбкой выслушал наивный рассказ турка-археолога. Указанная им расщелина представляла один из подземных ходов, служивших в давние времена дорогой для бегства или же способом сообщения с другими укрепленными местами, находившимися неподалеку от крепости.
Таких расщелин было много. Казалось, в глубине утеса помещался гигантский муравейник со множеством углублений и ходов. Но мое внимание привлекли выдолбленные в скале большие и малые пещеры, числом более тридцати. Нам удалось осмотреть лишь некоторые из них. Всюду следы былого зодчества и ремесел; на многих клинообразные надписи.