Искупление
Шрифт:
Правда, чего они все стоят теперь? Взять хоть эту – пустой взгляд, бесстыдно раскинутое тело, струйка слюны изо рта. Но ведь и Морий сейчас такой же, значит, каждому свое. А ей, Тагрии, здесь больше делать нечего.
Слегка подталкивая Бетарана в спину, Тагрия повела его к выходу. Заколдованные встречали их пустыми взглядами. На верхней ступеньке лестницы услышала голоса и едва успела затащить брата в тесную, заставленную сундуками каморку.
– Сиди тихо, – прошептала она и осторожно выглянула.
– Вверх. Поднимай ноги, – терпеливо, будто ребенку, говорил кто-то.
– Не хватает
– Откуда мне знать? Тот, кто его писал, в неподходящем виде для расспросов. Еще выше, барон. Скоро придем.
– Первым делом всех напоить, – вмешался третий голос, – без еды пока не помрут. Нажрались вчера, как…
– Брат, – сказал первый укоризненно.
– Молчу…
Чуть приоткрыв дверь каморки, Тагрия увидела жрецов, поддерживающих за локти Мория. Барон выглядел достойней других заколдованных. Он потерял где-то пояс и плащ, но шелковая туника осталась чистой после вчерашнего застолья, густые белые кудри казались расчесанными, а взгляд, хоть и остановившийся, направлен был строго вперед. Взгляд больного, а не безумного.
Таким же он был в первую их встречу, когда юная Тагрия тащила его под дождем по размокшему склону. Сжигаемый лихорадкой, совершенно мокрый, терпящий мучительную боль барон мог потерять сознание, но не достоинство. Таким оставался он и теперь.
С легкой виноватостью Тагрия смотрела, как двое жрецов уводят ее мужа, а третий шествует за ними, уткнувшись в скомканный пергамент и что-то бормоча себе под нос. Когда алый силуэт последнего пропал из глаз, она вытащила на свет Бетарана и поспешила покинуть замок баронов Дилосских – навсегда.
По счастью, жрецы были слишком заняты обитателями замка и не оставили никого охранять ворота. Тагрия осторожно вывела наружу лошадей – на одной из них неустойчиво сидел Бетаран. Закрыла тяжелые створки. Забравшись в седло, подобрала повод смирной лошадки, которую выбрала для брата, и причмокнула, направляя обоих вперед. Но не тут-то было – Бетаран сразу начал заваливаться, так что Тагрия едва успела поймать его за плечо.
– Бетаран, держись, – сказал она, подражая терпеливому голосу жреца.
Не помогло. Тагрия насильно сжала пальцы брата на луке седла, но уже через несколько шагов они разжались, и Бетаран мешком свалился на землю. Свалился, да так и остался лежать, раскинув руки. Тагрия чуть не расплакалась. Убедившись, что он ничего себе не повредил, усадила обратно.
– Бет, сиди хорошо, пожалуйста! – взмолилась она. – Нас сейчас увидят с башни, и тогда все!
Он не слышал, не понимал. «Ну, ладно же», – со злостью подумала Тагрия. Зажмурилась и впервые с тех пор, как Морий надел ей на палец свое кольцо, отчетливо представила высокого человека в блестящей одежде, какие носят маги, черноволосого, с хмурым внимательным взглядом черных глаз. И сказала, как сказал бы он:
– Бет, сожми лошадь коленями и держись. Крепко. Не отпускайся, пока я не разрешу.
Бетаран не повернул головы и никак не показал, что услышал, но его ноги крепко сдавили бока лошади, а руки вцепились в луку седла.
– Вот так-то, – одобрила Тагрия, вскакивая в седло и пуская лошадей легкой рысью.
Бетаран сидел, как влитой. Кругом царило безмолвие, нарушаемое лишь цоканьем копыт да негромким звяканьем сбруи. Весна лишь начала одевать мелкой листвой редкие деревца на склоне холма, и со стен замка легко могли увидеть двух всадников на полпути к городу. Вот только смотреть было некому. Через час узкие улицы и красная черепица Дилосса осталась в стороне – Тагрия специально забрала вправо, и негустая полоса лесных угодий наконец-то скрыла от глаз замок.
Дорога, не столь ровная, как древние дороги колдунов, но содержавшаяся в полном порядке, извивалась, огибая лес и за следующим холмом утыкалась в развилку. В число вассальных повинностей баронов Дилосских входила забота о находившейся здесь почтовой станции. Бревенчатый домик, примечательный лишь императорским гербом – золотая львиная голова на фоне черно-красных клеток, в обрамлении золотых же дубовых листьев, – что красовался над дверью, выглядел пустым, только из конюшни нет-нет да раздавалось лошадиное всхрапывание. Серый туман побывал и здесь. Он растекся дальше и быстрее, чем можно было ожидать по рассказам, и наверняка захватил ближайшую деревню, а может быть, и не одну. Наследнику Мория нечего будет наследовать.
– Куда направимся, Бет? – спросила Тагрия, хоть и не ждала ответа. Было так тяжело ехать рядом с братом и молчать, как будто везешь покойника. – Может быть, ты по дому скучаешь?
Он не ответил, да Тагрия по правде и не думала сворачивать к северу. Милая деревушка, где прошла ее юность, где похоронены отец и дед, достаточно далеко, чтобы серый туман до нее не добрался, во всяком случае, Тагрии очень хотелось в это верить. Но ехать и проверять она не собиралась. Там ей нечего делать. Ей в другую сторону, к Ферру. В таком крупном городе много жрецов, маги побоятся с ними связываться. Они уже несколько лет не смеют появляться в центре страны. А значит, если хочешь сбежать от заклятия – езжай ближе к столице. Вот только далеко ли уедешь на пустой желудок?
Тагрия с сомнением оглядела мирную картину, так непохожую на ту, что открывалась магическому взгляду. В доме точно кто-то есть, и этот кто-то заколдован так же, как Бетаран. А еще там есть еда, питье и все, что необходимо для отдыха в пути. Можно ли просто так пойти туда и взять чужое? Ведь она уже начала – забрала драгоценности Мория. Украла, если по правде.
«Ну, вообще-то не так уж и украла, – возразила Тагрия неведомо кому. – Я ведь его жена, да? А если украла, то и он… много раз крал меня, а я ведь совсем не ему принадлежу!»
И, будто испугавшись, что невидимый спорщик пустится в расспросы, твердо закончила: «А самой себе!»
В конце концов, она успокоила совесть, которая, по словам жрецов, есть не что иное, как голос Божий, напоив и накормив пятерых оказавшихся на станции мужчин в обмен на добрый обед для себя и Бетарана, а также запас еды, воды, вина и овса для лошадей, который приторочила к седлам. Можно было бы заодно еще разжиться сменными лошадьми и экипажем, но тут опять вмешалась совесть. Тагрия не стала тратить время на споры. Время шло, Бетаран оставался все так же молчалив и равнодушен, и нетерпение, словно прожорливый жук-короед, все больнее грызлось внутри.