Искушение архангела Гройса

Месяц Вадим

На следующей остановке меня ожидало такое же разочарование. Люди падали на землю, бормоча молитвы и проклятия. Мальчишки закидали мой автомобиль камнями – хорошо, что стекла остались целы. С автобусным маршрутом я разобрался: он проходил по главной улице. Я переезжал от остановки к остановке, натыкаясь на ту же удивительную реакцию местного населения.

Наконец я увидел девочек. В белых платьицах и колготках, бантах и туфельках, они стояли с букетом гвоздик возле столба электропередачи, обклеенного объявлениями, и походили на первоклассниц в День знаний. Было видно, что они ждут меня, – быть может, японцы сообщили о моем приближении по телефону. Я надеялся, что встреча с ними разъяснит все странности. Девочки, заметив мой микроавтобус, радостно засуетились. Одна

подняла ранец, стоявший неподалеку, другая начала махать букетом цветов над головой.

Однако и на этот раз вышла прежняя история. Завидев меня, народ разбежался, лишь пожилые люди рухнули на колени. Девочки, приблизившись к машине, тоже увидели в ней что-то опасное, закричали и бросились наутек. Я недоуменно следил за их фигурками, исчезавшими среди заборов и поленниц, теряя всякую надежду понять смысл происходящего. Мой вид оказывал на жителей Плещанниц магическое воздействие. Я вышел наружу и подошел к пассажирам, оставшимся на остановке. Один из них, похожий на учителя математики, встретился со мною взглядом и указал пальцем на необычный знак, нарисованный на дверце автомобиля.

– Иероглиф, – прошептал он пересохшими губами и как будто потерял сознание, откинувшись на лавке и разбросав руки в разные стороны.

Момент истины облегчения не принес. Я осмотрел машину и увидел причину сегодняшних неурядиц. На дверцах моего «бусика» с обеих сторон был нарисован синим маркером лихо закрученный иероглиф, значения которого не могли знать ни я, ни встреченные сегодня люди. Издалека иероглиф походил на гору с шапкой облаков над ней, но при внимательном рассмотрении казался злобным лицом самурая или даже черта с короной на голове. Рисунок был сложным, скорее абстрактным, чем содержательным, но его выразительность впечатляла даже неискушенных. Увидев его впервые, я тоже вздрогнул. Почему он обладал таким мощным действием? Я еще не понимал значения неожиданно приобретенной силы и думал в основном о том, как передать деньги бедным детям. Пришла в голову мысль вернуться к японцам для получения разъяснений, но в городе меня ждали неотложные дела. По наивности я все еще полагал, что случившееся не столь фатально и что пугающий людей иероглиф можно соскрести, закрасить… поменять машину. Я не понимал, что ночная встреча оказалась роковой именно для меня, а не для множества сельских жителей, столь яростно отреагировавших на древний символ, который я невольно донес до их сознания.

Я посмотрел на пачку сотенных купюр, и мне захотелось избавиться от них во что бы то ни стало. Может, купить новую машину? Даже в деньгах чудилось присутствие таинственного и пугающего знака. Я впервые встретился с символом, имевшим универсальную власть. Звезды, свастики и руны могли вызывать уважение или ненависть, но не более. Закорючка на двери моей машины заставляла людей преклоняться перед ее страшным совершенством. Я мог бы нанести этот знак себе на куртку или сделать татуировку – и, видимо, обрел бы неограниченное могущество. Пока же я катался по райцентру, упиваясь властью. Люди падали на колени, как подкошенные. Я смущенно улыбался, гоняя по рассветным улочкам, пока это баловство мне не надоело. Пора было ехать в город. С утра я назначил несколько встреч.

До Минска оставалось с полчаса пути, когда километрах в семи от ближайшей вёски [1] мне попалась очаровательная бабуся в пальто и мужском берете, сигналившая рукой у обочины.

– В город?

– Мне у кафэ. На Серабранке. Знаеце?

Я не знал, но старушку посадил, удивившись, для чего ей кафе в такую рань.

– Кавы папиць, пазаутракаць, – обиделась бабка.

Я промолчал, и она, видимо, приняла это за призыв к объяснениям.

– Я кажды дзень туды езжу. Першае, другое, трэцяе. Дома я николи такое не згатую. Гэта ж скольки трэба у магазине купляць!

1

Вёска (бел.) – деревня, село.

Я заинтересованно вздохнул.

– И

не дорого вам?

– Пенсии хватае, у самы раз. И смачна тожа. Я усю пенсию зъядаю. Паследни раз у кафэ схаджу – и ужо мне новую пенсию палучаць. А куды мне тыя грошы? Я там пасяджу, и дзень пройдзе.

От бабушки пахло. И не только старостью. Можно себе представить, каким уважением она пользовалась на Серебрянке. Энергичность и жизнелюбие поразительные. Из области в город – попить кофе, провести время. И так каждый день. На иероглиф даже не обратила внимания. Единственная из всех. Я начал присматриваться к ней. Пока я знал лишь двоих, на кого знак не действовал. Себя, да и вот ее, Патрикеевну.

– Я у сяле жыву, у хаце. Зимой у кватэру перабираюся. Але кафэ николи не кидаю. На заутрак застаюся и на абед, а на вячэру ужо грошай не хватае. Не, на рэйсавым автобусе николи не еду, бо дорага.

Бабуся попалась разговорчивая. Высадив ее на Серебрянке, я вдруг вспомнил о деньгах. Неужели она… Нет, деньги оказались на месте – на заднем сиденье, под курткой. Зачем ей? Пэнсии хватае у самый раз. Мы договорились встретиться завтра на том же участке дороги. По крайней мере, с ней проблем коммуникации не возникнет. Я посмотрел, как молодцевато бабка распахнула стеклянную дверь кафе, и газанул в город. Дорогу мне пересек ошалевший заяц с выкрашенным аптечной зеленкой ухом. Аистята в гнезде над вывеской «С.Т.О.» порвали вертлявого ужа на две равные части.

3. Дом у вертолетной площадки

Квартира на четвертом этаже в доме сравнительно новой застройки приглянулась нам огромной кладовкой и возможностью расширения жилплощади. Из квартиры шел отдельный ход на чердак, который в дальнейшем предполагалось переоборудовать в мансарду. Виды из окон открывались чудесные. Поля, леса, немногочисленные подъемные краны. Через дорогу начинался сам курортный поселок – населенный пункт со всеми необходимыми коммуникациями. Несколько гостиниц и санаториев, магазины, рынок, почта-телеграф с доступом к Интернету. Туристы из России, Литвы, Польши. В основном семейные пары старорежимного образца, мы давно таких не видели. Исчезающий менталитет, последние призраки коммунизма. Вечерами они прогуливались по асфальтовой набережной озера Нарочь, спускались с трехлитровыми банками к роднику, шли в кегельбан или на танцы. Озеро в туманную погоду казалось морем, над его лесистыми островами кружили стаи неизвестных птиц, прогулочные катера бороздили водную гладь. Зимой отдыхающие катались по льду на велосипедах. В распоряжении курортников было несколько кафе, ресторан с эстрадной музыкой, два киоска «Союзпечати», настоящих – с газетами и журналами.

Мы переехали в эти края незадолго до Нового года. По некоторым соображениям из России мне надо было бежать. Жена имела белорусское гражданство, и я смог получить местный паспорт, а также поменял фамилию на девичью фамилию супруги. Все гениальное просто. Безвизовый въезд в РФ и полное отсутствие меня там в каком-либо юридическом и физическом виде. У Иланы на возвращение в родные края были собственные причины. Ей хотелось восстановить духовную связь с родиной – она и раньше искала места, природой напоминающие Беларусь. Леса, озера, грибы, мята в урочище Дубовое… люди… Да, здесь жили удивительно хорошие люди.

Возвращалась жена, однако, не ко всему народу, а к друзьям, близким друзьям. Семейная чета Воропаевых стала для нее вроде родни, особенно Рогнеда, с которой Илана безоглядно делилась горестями и радостями и состояла в долгосрочном заговоре во имя спасения человечества. Рогнеда работала в организации, которую основала когда-то сама, силой своего энтузиазма – в дендрологическом саду имени С. А. Гомзы, учителя физкультуры моей супруги. Располагался сад между озерами Нарочь и Мястро, был разделен на пять ботанико-географических зон (по числу материков) – и на каждом участке были представлены растения, характерные для данного региона. Налево – Сибирь, направо – Северная Америка, прямо – Европа, тропическая фауна – в теплицах. Рогнеда заботилась о деревьях, как о детях. Я и сам в этом саду чувствовал себя ребенком, бредущим за экскурсоводом, как тень.