Искушение Дэвида Армитажа
Шрифт:
— До того как я стал знаменитым, вероятно? До того как у меня все это появилось? До того как меня обвинили в литературном воровстве… хотя я никогда ничего не крал. До того как… Как…
Я медленно опустился на диван. Комната кружилась перед глазами. На этот раз я знал, что падение будет настоящим — мне уже не проснуться на мягкой подушке, стряхивая остатки кошмара. Впереди меня ждал удар.
Эпизод второй
Благодаря чудесам техники, Трейси исхитрилась отсканировать новую колонку Тео Макколла и переслать ее на мой компьютер в течение нескольких минут. Пока я открывал почту, Салли молча стояла за моей спиной. Она не сказала ни слова, после того как я повесил трубку. Но ее взгляд… Она смотрела на меня так, будто не верила своим глазам… Такое же выражение лица было у Люси в тот вечер, когда я вынужден был признаться, что полюбил другую женщину. Неверие, порожденное предательством…
Но я никого не предавал. Даже самого себя.
На экране появилась статья, о которой шла речь. Меня не столько поразила
ГРЯЗЬ ИЗНУТРИ ОТ ТЕО МАККОЛЛА
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ «СЛУЧАЙНЫЙ ПЛАГИАТ» ТАК УЖ СЛУЧАЕН?
Далее шел текст:
«У меня в руках есть новые доказательства того, что творец сериала «Продать тебя» Дэвид Армитаж испытывает большую тягу к заимствованию. Как мы все знаем, Голливуд охотно закрывает глаза на любой грешок, совершенный «своим». Еще бы, ведь «свои» несут золотые яйца. К тому же они обросли связями, а связи в наше время — большое дело. Если простого смертного вроде меня или вас застукают с наркотиками или в пикантной ситуации с малолеткой, боюсь, в лучшем случае мы навсегда потеряем работу. Но «свои» — другое дело. Стоит возникнуть проблеме, в ход пускается тяжелая артиллерия. Любое уважающее себя печатное издание немедленно уволит автора, виновного в плагиате, но в Голливуде все наоборот: на защиту репутации литературного воришки брошены мощные силы. Ничего удивительного, ведь этот воришка — автор сценариев наиболее рейтингового сериала за последние годы.
Две недели назад я всего лишь указал на досадную оплошность мистера Армитажа, высокоталантливого лауреата премии «Эмми», литературного создателя «Продать тебя». Он допустил, что пара строчек из классической пьесы «Заглавная страница» оказались в одном из его сценариев. Но вместо того, чтобы признать свою ошибку и продолжать работать дальше, мистер Армитаж и его покровители пошли в наступление. Они нашли симпатизирующего им поденщика из «Вераити», чтобы тот изложил их версию этой неприглядной истории… Кстати, этот журналист в прошлом году имел романтические отношения с главой отдела по связям с общественностью известного вам телеканала. Достаточно было сказать «ату», как ведущие писаки Голливуда начали воспевать мистера Армитажа и проклинать журналиста, который посмел указать на перенос четырех строчек из одного сценария в другой!
Особенно воинственно в этом хоре прозвучал голос Хемингуэя Санта-Барбары — Джастина Уанамейкера, некогда острого, радикального писателя, который в свои сумеречные годы довольствуется написанием доходных сценариев средней руки. Кампанию травли против автора этой колонки, как ни странно, поддержала «Лос-Анджелес Таймс», пытаясь доказать, что я, пережив неудачу, теперь просто мщу первому попавшемуся успешному телевизионному автору, которого разглядел в прицел.
Однако позволю себе процитировать сержанта Джо Фрайдея из ироничного полицейского сериала «Бредень»: «Мы оперируем только фактами, мэм». А факты, увы, неприглядны… Активное сопротивление мистера Армитажа вынудило сотрудников газеты перелопатить все его творения, дабы убедиться, что упомянутая оплошность — всего лишь единичный случай.
Но сюрприз, сюрприз… Что же раскопали наши старатели?
В третьей серии последнего сезона «Продать тебя» Берт, дамский угодник и по совместительству главный экономист предприятия, рассказывает о своей бывшей жене, которая переехала в Лос-Анджелес, вытряхнув из него в суде большие деньги. «Знаешь, как правильно определить капитализм? — спрашивает он у своего помощника Чака. — Это процесс превращения калифорнийских девушек в калифорнийских женщин». Практически ту же фразу можно найти у драматурга Кристофера Гэмптона в пьесе «Сказки из Голливуда». Герой Гэмптона говорит: «Капитализм — это процесс превращения американских девушек в американских женщин»». Не думаю, что между этими двумя фразами такая уж большая разница.
В первой серии нового сезона Таня, девушка крутого нрава, объявляет Джо, что больше не желает с ним спать, потому что у нее есть новый парень, который как две капли воды похож на Рикки Мартина. Позднее Джо встречает этого парня в офисе и говорит Тане: «Рикки Мартин? Ну ты даешь! Да он вылитый Рикки Прыщ!» Рикки Прыщ, как выяснялось, является одним из героев романа Элмора Леонарда «Блеск».
В той же серии основатель компании Джером, собираясь снимать рекламу для клиента, входит в конфликт со второсортным актером. Позднее Джером скажет Берту «Когда в следующий раз будем снимать рекламу, никаких актеров…» В классическом фильме «Режиссеры» Мела Брукса Зеро Мостел поворачивается к Джин Уайлдер и говорит: «Когда в следующий раз будем ставить пьесу, никаких актеров».
Но и это еще не все. Наши исследователи порылись в ранних пьесах мистера Армитажа, большинство из которых так и не были поставлены (дело ограничилось разовой читкой в театре), и обнаружили два любопытных факта.
В пьесе «Рифы», написанной в 1995 году, говорится о любовном треугольнике. Его вершины — джазовая пианистка, ныне домохозяйка, ее муж — врач, часто бывающий на вызовах, и лучший друг мужа — джазовый саксофонист. Как вы понимаете, домохозяйка с другом начинают вместе музицировать, и под воздействием страстных мелодий их любовь крепнет день ото дня. Затем, когда муженька не оказывается в городе, пара сливается в экстазе… но тут появляется муж. В борьбе с саксофонистом, в которую вмешивается жена, муж случайно попадает ножом ей в
В новом сценарии для фильма «Кража со взломом» (сейчас в работе на студии «Уорнер Бразерс» сделка, по некоторым данным, потянула на полтора миллиона) главный герой в самом начале произносит следующую фразу: «Когда я в первый раз ограбил Картье, шел дождь». Как же странно узнать, что рассказ классика Джона Чивера открывается такой фразой: «Когда я в первый раз ограбил Тиффани, шел дождь».
Из всего выше изложенного следует сделать вывод, что мистер Армитаж не просто «плагиатор по неволе», допустивший случайную оплошность. Скорее, он постоянно занимается воровством. И хотя он может утверждать, что приведенные примеры всего лишь одни заимствования, факт остается фактом — это плагиат. И нет никакой возможности опровергнуть утверждение: этот парень чертовски виноват!»
К концу статьи я так разозлился, что едва удержался, чтобы не ударить кулаком по монитору.
— Нет, ты веришь в это дерьмо? — сказал я, поворачиваясь к Салли. Но она уже сидела на диване, обхватив себя руками, — явный признак негативизма. Она отказалась смотреть на меня, когда я заговорил.
— Да, Дэвид, я могу в это поверить. К тому же все там доказывает, черным по белому, что ты закоренелый плагиатор.
— Да будет тебе, Салли, посмотри, в чем обвиняет меня этот урод? Строчка там, строчка здесь…
— А как насчет сюжета для пьесы? Взял взаймы у Толстого…
— Но он не упомянул, что в начале пьесы я признал свой долг Толстому.
— Какое начало? Пьесу всего лишь читали в театре, верно?
— Верно, но если бы ее запустили в производство, я бы должным образом оформил свой долг…
— Это ты сейчас так говоришь.
— Это правда. Неужели ты думаешь, что я могу сделать что-то столь идиотское, как украсть у Толстого?
— Я теперь не знаю, что и думать…
— Зато я знаю одно: этот засранец Макколл пытается сломать мою карьеру. Он хочет расплатиться со мной за то, что его разоблачили в «Таймс» как несостоявшегося писателя.
— Дело не в этом, Дэвид. Дело в том, что ему снова удалось тебя прищучить. И на этот раз тебе не удастся так легко отделаться.
Зазвонил телефон. Я схватил трубку. Это был Брэд.
— Прочел? — спросил он меня.
— Конечно. Но я думаю, что он взял несколько микроскопических примеров и…
Брэд перебил меня:
— Дэвид, нам нужно поговорить.
— Разумеется, — сказал я. — Мы будем бороться. Точно как…
— Нам нужно поговорить немедленно.
Я взглянул на часы. Начало десятого.
— Сегодня? Уже довольно поздно.
— У нас кризис. Мы должны отреагировать быстро.
Я с некоторым облегчением вздохнул. Он хочет поговорить о стратегии. Он все еще на моей стороне.
— Совершенно согласен, — сказал я. — Где ты хочешь встретиться?
— Здесь, в офисе. В десять, если это тебя устроит. Боб Робинсон уже едет.
— Да, я доберусь как можно быстрее. И я хотел бы взять с собой Элисон.
— Конечно.
— Ладно, увидимся в десять, — сказал я и повесил трубку. Затем повернулся к Салли: — Брэд на моей стороне.
— В самом деле?
— Он сказал, что мы должны как можно быстрее отреагировать, и попросил меня немедленно приехать в офис.
— Тогда поезжай, — сказала она, глядя вбок.
Я приблизился к ней и попытался обнять, но получил отпор.
— Салли, радость моя, — сказал я, — все утрясется.
— Ничего подобного, — отозвалась она и ушла.
Я замер на месте, потом хотел пойти за ней, чтобы уверить ее в своей невиновности. Но инстинкт подсказал мне: лучше уйти. Поэтому я схватил пиджак, телефон и ключи от машины и вышел из квартиры.
По дороге в офис я позвонил Элисон на сотовый. Но автоответчик сообщил мне, что она в Нью-Йорке, где пробудет до четверга. Я еще раз взглянул на часы. На Восточном побережье было далеко за полночь… именно поэтому мне и пришлось прослушать запись. Поэтому я оставил следующее короткое послание: «Элисон, это Дэвид. Дело срочное. Позвони мне на сотовый, как только прочтешь это».
Затем я вдавил педаль газа в пол и полетел вперед, прокручивая в уме все те аргументы, которые мог выдвинуть против кампании очернительства, развязанной Макколлом. Заодно я сочинил разгневанную записку в адрес студии «Уорнер Бразерс», где, как выяснилось, завелся предатель, сливший мой сценарий репортеру.
Когда я прибыл в офис, Брэд и Боб были мрачнее тучи, а глаза у Трейси — красными, что наводило на мысль о слезах.
— Жаль, что так получилось, — сказал я. — Но послушайте, этот маньяк нанял парочку дознавателей, чтобы рассмотреть все мои сценарии под микроскопом. И что они нашли? Пять строк, которые можно приписать другим писателям. Вот и все. А что касается идиотского обвинения насчет Толстого…
Боб Робинсон перебил меня:
— Дэвид, мы прекрасно слышим, что ты говоришь. И если честно, когда я прочитал текст, я подумал то же самое: это всего лишь пара строк — то там, то здесь, какая разница. Что же касается старой пьесы, то Толстой тут ни при чем. Любой человек, будь у него хоть одна извилина, поймет, что ты умышленно интерпретировал этот рассказ, привязав его к нашему времени…
— Спасибо, Боб, — сказал я. Чувство облегчения окатило меня, как струя мощного душа.