Искушение фараона
Шрифт:
– Приезжай ко мне ровно через неделю, – сказал он. – Я буду ждать тебя после полудня.
– Прекрасно, царевич. – Сисенет улыбнулся, и оба они замолчали. «Он не станет первым заговаривать о предстоящей свадьбе, – решил Хаэмуас. – Я сам должен это сделать. И мне кажется, я немного побаиваюсь этого человека». Мысль показалась ему самому весьма удивительной.
– Табуба мне сказала, – осторожно начал он, – что ты рад нашей предстоящей свадьбе.
Сисенет громко рассмеялся, что случалось с ним нечасто.
– Как тактично ты выразился, царевич! Она не нуждается в моем разрешении, а представить себе, что я могу каким-то образом повлиять на твое решение, решение царевича – наследника престола, было бы просто смешно. Но могу сказать, я очень рад. Ее многие желали, но всем она отвечала гордым отказом.
– А ты что станешь делать? – с любопытством поинтересовался Хаэмуас. – Возвратишься в Коптос?
Вопрос, казалось, позабавил Сисенета. Его глаза блеснули, словно выдавая некую тайную мысль.
– Возможно, – ответил он. – Но я не уверен. Мне здесь очень хорошо, а библиотека в Мемфисе таит в своих стенах множество загадок.
– Возможно, ты захочешь занять какой-нибудь пост при моем дворе? – Хаэмуас и сам не понял, почему вдруг обратился к нему с таким предложением, движимый странным желанием снискать дружеское расположение этого человека. Но в ту же секунду он пожалел, что пригласил его. Предложение должности походило на взятку, словно он желал загладить некую вину.
– Благодарю тебя, царевич, но мне не нужна должность, – сказал Сисенет.
Все еще находясь под действием прежнего настроения, объятый желанием делать добро ближнему, Хаэмуас собирался спросить, не нужна ли помощь Хармину, но сразу вспомнил, что молодой человек сразу же приобретет титул, как только женится на Шеритре. Совершая этот шаг, Хаэмуас вызывал к жизни многие сложные, запутанные и взаимосвязанные последствия, разбирать которые сейчас было бы утомительно и преждевременно. «И к тому же, – думал Хаэмуас, – эти последствия кажутся мне не совсем безобидными».
Разговор затухал. Они еще обменялись несколькими дежурными любезностями, и Хаэмуас откланялся. Он прошел через приемный зал прямо в сад, сияющий под солнечными лучами. Шеритра и Хармин больше не играли в кости. Они сидели и тихо о чем-то разговаривали, а Бакмут поливала прохладной водой ноги и руки Шеритры. Жара еще усилилась. Хаэмуас ненадолго остановился поболтать с ними, пообещал дочери, что совсем скоро еще раз приедет ее навестить, позвал людей и вернулся к причалу. Табубу он не видел. Теперь, когда он передал ей брачный договор, когда он сделал еще один шаг по пути, который, как он чувствовал, должен навсегда необратимым и прекрасным образом переменить его жизнь, он сравнивал себя с военачальником, выстроившим войско для решающего удара и устроившим себе временную передышку. Ему хотелось погрузиться в спокойствие и тишину своего кабинета, хотелось смотреть, как Нубнофрет, залитая бронзовым светом летнего вечера, сидит напротив него в обеденном зале и изящными движениями накладывает кушанья на тарелку.
ГЛАВА 12
Вознесем наши молитвы Тоту,
Тому, кто созидает порядок,
Кто гонит прочь всякое зло
И принимает любого, чьи помыслы чисты.
Прошло три дня с тех пор, как Хаэмуас впервые навестил Шеритру в доме Табубы, и он понимал, что должен, не откладывая больше, рассказать Нубнофрет о принятом решении, иначе чувство вины изгложет его до смерти. Он проснулся, охваченный таким знакомым ощущением близкой беды – оно уже давно сделалось его первым чувством во всякое утро, – и, завтракая хлебом и фруктами, поданными верным Касой, Хаэмуас грустно размышлял о том, что воля его с каждым днем слабеет. Он не мог понять, почему его одолевают сомнения, почему ему кажется, что, беря за себя Табубу, он совершает нечто предосудительное.
Завтрак был закончен, слуги выкупали и одели господина, а Хаэмуас, не в силах стряхнуть оцепенение, двигался словно во сне, не замечая, что с ним происходит. Он пришел в себя, лишь когда Каса уже усадил его перед зеркалом и откупорил баночку сурьмы. Легкий хлопок восковой крышки привел Хаэмуаса в чувство. «Это совершенно недопустимо», – с раздражением думал царевич, наблюдая, как Каса макает кисточку в черный как ночь порошок, и подставляя ему лицо. Закрыв глаза, Хаэмуас чувствовал на веках приятные прикосновения влажной кисточки.
– Каса, – быстро и решительно начал он, опасаясь, как бы очередное облачко дурных предчувствий не обернулось еще одним днем трусливого и нерешительного ожидания, – ты должен пойти в дом наложниц и распорядиться, чтобы стражник ворот отпер самую большую комнату и подготовил ее для будущей хозяйки. Я собираюсь взять себе еще одну жену.
Он почувствовал, как кисточка слегка дрогнула у виска, но ее медленные размеренные движения быстро возобновились. Каса выпрямился и обмакнул свой инструмент в плошку с водой, стоявшую на столе. Он избегал встречаться взглядом со своим господином.
– Это добрые вести, – проговорил он церемонно. – Прими, царевич, мои пожелания долгих лет жизни, доброго здоровья и процветания. Прошу тебя, молчи. Я должен нанести краску на губы.
Хаэмуас молчал, дожидаясь, пока подсохнет на губах приятно холодящая хна, а потом сказал:
– Пригласи нынче вечером ко мне в кабинет моего архитектора. Я хочу пристроить к дому отдельное крыло – покои для моей Второй жены госпожи Табубы.
– Прекрасно, царевич. Эта новость уже всем известна? Хаэмуас усмехнулся, оценив непревзойденную тактичность своего слуги.
– Да, – ответил он и больше не произнес ни слова, пока Каса надевал на него тяжелое нагрудное украшение из золота и лазурита и золотые браслеты, завершая тем самым туалет своего господина.
– Если обо мне будут спрашивать, я в покоях царевны, – сказал он слуге и вышел из комнаты. Жребий брошен. Теперь он должен немедленно рассказать обо всем Нубнофрет.
Амек и Иб несли караул снаружи у дверей в его покои, но стоило Хаэмуасу выйти, как они немедленно последовали за ним. Уверенным шагом он направился по широким залам и длинным переходам своих владений. Утренняя чистка и уборка почти закончились, и Хаэмуас, шагая вперед, мог видеть мельчайшие пылинки, кружащиеся в ярких солнечных лучах, разливающих по полу золотистые лужи света. Слуги при виде господина спешили пасть ниц в изъявлении почтительного благоговения.