Искушение силой
Шрифт:
— Николай, а вот одёжку как у тебя, где можно достать? — с лёгкой хитринкой во взгляде поднял вопрос Сержант и ковырнул здоровой рукой дыру в своей форме, — а то моя поизносилась, уже и не заштопать.
— Одёжку как у меня заслужить нужно. Так просто её не достать.
— Так мы же со всем пониманием! Заслужим, отработаем. Отряд у нас хоть и поредел, но мы ещё многое можем. Неужели ваш комендант не найдёт применение группе застенных бойцов с богатым опытом? — и улыбка, полная ожидания и напряжения. Очень ощутимого напряжения.
— Нет у нас коменданта. Нас всего четверо, плюс одного поисковика из Снегирей недавно
— Старые склады вскрыли, что ли? — делано изумился Сержант и тут же замотал головой, — так не было на старых складах ничего похожего. Заумь какая-то одёжка твоя. Защищает хоть? Или для красоты больше, как тот муляж за спиной?
— Какой муляж? — не сразу врубился я, а когда понял, про что он говорит, чуть не заржал в голос.
— Пушчонка у тебя там на кронштейне. Только вот ни шарниров, ни колен не видать. Никаких степеней свободы у механизма, а пушчонка, судя по конструкции, вообще электрическая. Для кого ты этот муляж делал — непонятно. Всем кто в своём уме известно, что электричества уже год как нет. А кому не известно — те блаженные какие-то. Думал, честно, что уж подъели всех таких, ан нет, ходят ещё, сказки про жизнь в аномалии рассказывают. В какие-то убежища зазывают. Смущают.
— А ты, сержант, значит, в механизмах разбираешься?
— Есть немного, — виновато пожал плечами седой Сержант, — до «вдоха» больше сорока лет механиком в автопарке отработал. Вон, ласточка моя лежит, своими руками перебрал, из металлолома, можно сказать, собрал!
Хотелось и смеяться, и ругаться. Вот ведь упрямые бараны! Осторожные, подозрительные, недоверчивые. Казалось, если сейчас покажутся искажённые, эти твердолобые идиоты будут просто отстреливаться, пока не сдохнут, и даже не подумают попросить помощи.
— Смотри сержант. Специально для тебя включаю муляж. И ты уж прости, звуки ртом, всякие там «вжж», я издавать не буду, пусть работает бесшумно, хорошо?
Сержант впервые за всё время глянул на меня честно и открыто как на идиота и уже собирался что-то сказать своей внучке, как слова застряли у него во рту.
Плавно, но стремительно монокристаллический кронштейн, повинуясь команде управляющей программы, развернулся, выставляя электромагнитное орудие в боевое положение и направляя его на сержанта.
— Муляж «пушчонки» будем проверять за компанию?
Единственным видящим глазом, не отрываясь, смотрел старый механик, как наливались холодным синим светом разгонные кольца орудия и только мелко-мелко мотал головой.
— Не работает? Или не будем?
Сержант ответил совсем не то, что я ждал:
— Парень, а чтобы такую машинерию заслужить, что нужно сделать?
И столько надежды было в этом взгляде, что я не выдержал:
— Душу продать.
— Кому? Тебе?
На мой кивок Сержант засмеялся. Открыто и заливисто. Потом закашлялся от боли и уже сквозь зубы прошипел:
— Забирай, но пушку мне такую сделай!
Глава 7
Экопарк умирал, всеми силами пытаясь не отстать от мегаполиса, на окраине которого он и располагался. Мегаполис уже умер и теперь неторопливо разлагался, заражая всё, что было вокруг частицами своего мёртвого тела.
Хотя, вроде уж экопарку, как частичке природы, оттого что исчез постоянный гнёт человека, должно было быть только легче. Кроны деревьев теперь могли расти туда, куда хотели, и такой формы, какой нужно самим деревьям, кустарник мог затягивать всё, что ему было угодно, трава росла та, что была лучше приспособлена, а не всякие красивые цветочки. И, тем не менее, экопарк умирал. Раскрошившееся покрытие дорожек, с корнем вырванные и поваленные деревья, завалы, в которых перемешались стволы деревьев, столбы освещения, ларьки, из которых тут когда-то торговали едой и напитками. Всё это вместе, а ещё близость мёртвого города, делали территории, на которых располагался экопарк, заброшенными и пустынными. Он гнил, разлагался и умирал, почти в полном одиночестве.
Ещё одним грубым рубцом, мешающим природе зарастить раны, была огромная расщелина, образовавшаяся тут во время серии чудовищных землетрясений, прокатившихся по планете больше года назад. Грубый шрам тянулся не несколько километров, разверзаясь в ширину местами почти на сотню метров. Дно расселины терялось во тьме.
Где-то там, глубоко-глубоко в расселине, куда почти не проникают лучи солнца, в огромной норе, вырытой мощными лапами с когтями, которым и танковая сталь не стала бы препятствием, лежал в глубоком трансе Густав Нойманн. Вот уже несколько недель как добравшийся примерно до тех же рубежей, что и его прадед в великую войну, случившуюся больше ста лет назад. Перед ним простирался мёртвый мегаполис, агонизирующий в конвульсиях, и если бы тут не ожидала Густава его последняя в жизни мечта — лапы бы его тут не было. Смотреть на то, как гниющее тело великого, по рассказам прадеда, города растаскивают по кусочкам уже мёртвые, но ещё не знающие об этом лазурные человечки — было выше его сил.
Густав был единственным живым существом во всём мрачном великолепии умирающего парка, и это его несказанно устраивало.
Вот уже несколько недель, как Густав добрался до этих мест и первое, что он сделал — нашёл и оборудовал себе место для лёжки. Он уже добрался до места охоты и пока она не завершится, двигаться никуда больше не был намерен. Не дело шарахаться как обычная шавка на виду у своей жертвы, рискуя в случае ошибки, расстаться с жизнью. Для того чтобы шарахаться, смотреть и искать, гениальный специалист давно использовал чужие ноги/лапы, глаза, носы и уши. Их же он использовал и для того, чтобы проверить силу своего противника. Нанести первый удар. Спровоцировать. Заставить показать себя.
И уже глядя на то, что и как покажет, защищаясь, жертва, Густав тщательно всё проанализирует, разложит по полочкам и поймёт, что она может ему дать.
Чем сможет его усилить?
Как далеко по пути Гармонии его заведёт?
Какие новые горизонты развития откроет?
И, если жертва ещё недостаточно сильна, Густав не посчитает зазорным развернуться и уйти. На время. Чтобы жертва могла «нагулять жирок».
Эта охота с самого начала вызывала у Густава трепет предвкушения. Он старался сделать всё, чтобы растянуть её и насладиться процессом, понимая, что после победы над своей последней мечтой — его жизнь изменится безвозвратно. При этом нельзя было спугнуть жертву, нельзя было дать ей понять, что на неё идёт охота. Жертва была сильна и опасна. Но отступать Густав не был намерен.