Шрифт:
Два письма
Вместо предисловия
Милостивый государь NN!
Посылаю вам находку, которая случайно попалась мне на глаза при разбирании на сих днях бумаг покойного Тяжалкина. Рукопись сия показалась мне столь занимательной, что я тотчас же велел списать с нее копию для вас, зная, что вы великий любитель всяких редкостей. Мне было бы желательно знать, как вам покажется это сочинение.
Уездный наш стряпчий Кривотолкин сказывал мне, что когда покойный Тяжалкин в последний период жизни своей попал под следствие, то придумал отличный способ расположить к себе людей, от которых зависела его участь: стал читать их детям лекции об искусстве брать взятки. Он имел долговременную практику в своих теоретических познаниях, и не только дети, но приятели, знакомые Тяжалкина и даже вольные служители
Если судить по рассказам Кривотолкина, то лекции Тяжалкина имели большой успех у слушателей, хотя он не кончил, как говорят, полного курса.
Первая удача приманчива: теперь всякий раз я с большей охотой разбираю бумаги покойного, и если мне посчастливится еще находкой, то не премину поделиться с вами. Между тем, пожалуйста, не позабудьте сообщить ваше мнение о нынешней.
Милостивый государь!
Прочитав присланную мне рукопись, я считаю бесполезным требовать доказательств, подлинно ли сочинение умершего Тяжалкина, даже существование которого кажется мне сомнительным. Скорее надлежит признать это юмористической шуткой над взяточниками, написанной от его имени для того, чтобы сим способом стать на ту точку, с которой сей предмет виднее со всех сторон и может быть осмеян удовлетворительнейшим образом. Точно так же поступил Сервантес по отношению к рыцарству: если б история Дон Кихота не была представлена под маской важности, то вряд ли бы она стала полезной. Как ни осуждайте, как ни презирайте то, что достойно осуждения и презрения, но только ирония одна способна произвести сильное действие.
По мнению моему, ваша рукопись порадует добрых людей, желающих отечеству своему блага, и огорчит тех, в чье будто бы наставление она писана. Если огорчит, то нравственная цель сочинения достигнута как нельзя лучше.
Имею честь, и пр.
Лекция первая вступительная
Милостивые государи!
Осмеливаюсь преподать вам тайны искусства неизвестного мудрецам древним и времен новейших. Искусства, которое доныне не было приведено в систему, ни в одной стране мира не обнародовано ни письменным, ни печатным образом и остающееся прочным достоянием одних избранных под покровом недоступной скрытности. Угадываете ли вы, что составляет предмет моих лекций?
Я намерен говорить об искусстве брать взятки.
Я уже заранее предвидел радостный трепет ваших сердец, ибо здесь дело идет о кармане. А что ближе к вашему сердцу, как не карман! И без робости взошел я на кафедру с намерением возглашать вам твердым голосом истины, которые бесспорно драгоценнее всех истин в свете. Драгоценнее! Этого мало: яснее, очевиднее и, если можно выразиться, истиннее всех истин на свете, потому что совершенное их познание основывается на самой практике и всегда ведет к богатству. А богатство не есть ли ключ ко всем удовольствиям и преимуществам в жизни? Ведь сии последние и составляют счастье, за которым так усердно гоняются люди по всему земному шару.
Итак, милостивые господа, искусство брать взятки открывает нам прямой путь к счастью. Между тем все другие истины, даже по мнению самого ученейшего мудреца в целом человечестве, на чем большею частью основываются? На одном предположении вероятности. Какую цель себе избирают? Доказать, что все невидимое недостоверно, а все видимое – суета сует. Цель горестная, жалкая! Доказательство ничтожное! И к чему они чаще всего приводят? К славе, которая почти всегда совместна с пустотой желудка. Слава – дым: глотая его, легко можно поперхнуться; а пустота в желудке – самая беспокойная вещь в свете.
Так, милостивые государи, искусство брать взятки принадлежит к познаниям точным и требует напряженного внимания того, кто желает погрузиться в глубину его таинств.
Но нужно ли мне взывать к вашему вниманию? Оно уже изощрено самой необходимостью. Если бы в наше время позволено было искать разъяснения действий человеческих в движении планет и созвездий, как было во времена Тихо Браге и Брюса, то я стал бы торжественно уверять, что в небе существует звезда взяток и что все мы, находящиеся здесь в полном собрании, родились под влиянием сей звезды и невольно следуем ее внушению. Иначе чем бы, казалось, можно было изъяснить эту решительную готовность и смелость обирать просителей, невзирая на множество запретительных и подтвердительных указов о лихоимстве, на все письменные и действующие меры правительства искоренить сие так называемое злоупотребление!
Но, милостивые государи, я очень хорошо знаю, что в нашем ремесле нельзя верить никаким звездам, и потому постараюсь изъяснить другими причинами ваше неодолимое желание промышлять в службе лихоимством. Позвольте вопросить вас: какое другое звание могли бы избрать мы соответственно нашим знаниям, понятиям и наклонностям?
Военное? Но большая часть из нас с малолетства приучена к сидячей жизни. Иные не любят откровенности и прямодушия, всегда свойственных военному человеку. Другие не хотят трудиться физически, полностью зависеть от дисциплины и даже всегда быть в готовности умереть, и все это даром. Найдутся и такие, для которых приятнее опрятным образом лить чернила, чем пачкаться в крови человеческой. Лить чернила! Почему же не избрать звания литератора? Но для этого надобно посвятить целую жизнь наукам, знать языки, и преимущественно отечественный; а между нами (что таить греха?) и орфография едва известна понаслышке, и то под весьма неточным русским названием правописания.
Приняться за торговлю и купеческие обороты? Но и для этого нужны предварительные сведения, которых мы нисколько не имеем; притом начинать торговлю, даже и гнилыми яблоками, нельзя, не имея в кармане ничего, кроме воздуха. Почему не быть хоть сидельцами гостиного двора, биржевыми маклерами, приказчиками в конторе негоцианта и проч. Мало ли должностей, нисколько не унизительных для честного человека? Конечно много, но нашим путеводителем в жизни является не столько честь, как тщеславие о происхождении и желание почестей; к тому же все эти подобные должности требуют деятельности, умения обращаться с людьми, чистой нравственности. Все это очень трудно для нас, так как нам ни в одной школе не внушено ни умственной, ни телесной деятельности, просвещение влито насильственно через память, без ведома других способностей, которым при вступлении в свет не было средств обтереться между людьми и привыкнуть к тонкостям общежития.
Напротив, нет ничего легче, как прослыть хорошим дельцом в службе. Для этого нужно: во-первых, рекомендательное письмо от какой-либо важной и знатной особы; во-вторых, сноровка раболепно повиноваться прихотям старших и делать с совершенным видом чистосердечия все им угодное, хотя бы вопреки своим правилам и характеру; и, в-третьих, необходимо терпение – терпение просидеть на одном стуле пять или шесть часов, не двигаясь с места и только водя правой рукой по бумаге, чтобы потом через несколько десятков лет уйти в отставку с геморроем. Гомер часто искал сравнения качеств своих героев с качествами какого-либо животного; позвольте же мне, милостивые государи, таковое терпение уподобить благородному терпению вола, который, стоя на колесе машины и беспрерывно передвигая ногами, приводит его в движение, а сам не подается ни назад, ни вперед: ступени колеса ежеминутно под ним переменяются, а он, в величественном могуществе своем, остается все на одном и том же месте. Вот все, с чем начинают службу и доходят потом до штатного места, где уже ожидают возможность применить на практике теорию искусства брать взятки.