Искусство и кофе
Шрифт:
Уэст, прижав руку к груди в бессознательно-защитном жесте, пятился по ступеням. Несколько раз он едва не оступился. Между тем собравшиеся перед галереей ценители искусства оправились от первого удивления и загомонили. Вопросов становилось все больше. Они сыпались на беднягу Уэста со всех сторон:
— Вы будете делать заявление для газет?
— А галерея закроется?
— Да существовала ли эта картина вообще!
— Мистер Уэст, ответьте! Когда она исчезла?
— Простите, не могу ничего сказать! — мистер Уэст, несчастный, похожий на толстого ворона,заклеванного крикливыми галками, извинился в последний раз и скрылся за дверью.
Слитный шум множества возмущенных голосов, более подобающий рыночной площади, чем изысканному обществу любителей живописи, кажется, достиг апогея.
— Идемте отсюда, дорогая Виржиния, — Глэдис кинула на закрытые двери последний яростный взгляд сквозь прицел золоченого лорнета. — Что за беспорядок, как в курятнике! Картина пропала, святые небеса… Нет, здесь определенно что-то не так. Я чувствую это, — она развернулась и, игнорируя Лайзо с зонтом, решительно направилась к автомобилю. — Виржиния, вы не откажетесь от чашечки чая в моей компании? Мне определенно нужно кое-что с вами обсудить. Если не ошибаюсь, у вас были полезные знакомства в Управлении Спокойствия?
Я только вздохнула. Мое «полезное знакомство», выглядевшее, как всегда, весьма помято, буквально только что скрылось в недрах галереи, даже рукой не махнув мне в знак приветствия.
— Да. Были.
— Это прекрасно, — припечатала Глэдис и распахнула дверцу автомобиля. — Просто прекрасно. Могу я просить вас об услуге?
Краем глаза я заметила, что Лайзо улыбается. Похоже, ему вся эта ситуация представлялась крайне забавной. Чего нельзя было сказать обо мне. Опять придется связываться с расследованием, чует мое сердце! И это в преддверии приезда маркиза Рокпорта… Как не вовремя!
Однако делать было нечего. Просьбы леди Клэймор оставлять без внимания невозможно. Нет храбрецов, способных на столь героический поступок. По крайней мере, я к ним себя не относила, а потому со вздохом ответила:
— Да, милая Глэдис. Конечно, можете.
Тем же вечером я написала для Эллиса записку, уговаривая себя, что любопытство не порок. К тому же из беседы с детективом можно было бы извлечь и прямую выгоду. Вдруг объявился вор, заинтересованный исключительно в «Островитянках» Нингена? Вряд ли о таком событии объявили бы широкой общественности, но вот Эллис наверняка поведал бы мне кое-какие подробности, да еще и посоветовал бы что-нибудь путное. И тогда бы я попыталась защитить свою «Островитянку» — например, застраховала ее на крупную сумму или поместила в банковский сейф. Как говорится, береженье лучше вороженья.
В кофейне же было необыкновенно тихо; едва ли не каждый второй столик оставался свободен. Из завсегдатаев не пришел никто, даже миссис Скаровски. Однако около половины девятого на пороге появился Луи ла Рон, пребывающий в весьма приподнятом настроении. Увидев меня, он несказанно удивился:
— Вечер добрый, леди Виржиния! Не ожидал вас увидеть здесь, сказать по правде. Какая неожиданность!
Такое приветствие привело меня в замешательство.
— Добрый вечер. И где же я должна быть, по-вашему? — ответила я с улыбкой, скрывая неловкость.
— Как где? — ла Рон рассмеялся. — Там же, где и большая часть бромлинской знати — в Королевском театре, на премьере «Императора». Неужто вам не прислали приглашения?
Я только плечами пожала.
— Прислали, конечно, однако мне показалось более интересным другое приглашение. А этот спектакль — всего лишь модное событие, о котором поговорят немного и забудут. Настоящие торжества в честь годовщины восшествия на престол Вильгельма Второго будут завтра — традиционная речь Его величества на Эссекской площади утром и, разумеется, бал, — я вежливо указала журналисту на один из столиков. Как-то неприлично беседовать, стоя посреди зала.
— О, да, на этом балу буду присутствовать и я — как лучшее перо Бромли, разумеется, — с изрядной долей иронии откликнулся ла Рон, передавая Мадлен свой плащ и усаживаясь на указанное место. — Вот тяжелая будет ночка — среди платьев, фраков и… э-э… — он с сомнением оглянулся и добавил уже тише: — …и высокомерных физиономий. Ну, вас я не имею в виду, разумеется…
— Меня там и не будет, — рассмеялась я, не обращая внимания на бестактность журналиста. «Высокомерные», как же! Впрочем, в чем-то он прав — со своей точки зрения; вряд ли аристократы будут любезничать с газетным писакой, пусть и лучшим в Бромли. А вот какая-нибудь пожилая маркиза, посетив бал, вернувшись домой наверняка утрет скупую слезу: «Ах, какое изысканное общество, как все милы и добры!».
— А почему, если не секрет?
Я помрачнела.
— Со дня смерти леди Милдред и года не минуло, и по неписаным правилам приглашения на протокольные мероприятия присылать мне еще нельзя. Это было бы неуважением к памяти покойной графини.
— Да пребудет она на небесах, — скорбно отозвался журналист. Судя по выражению лица, он хотел спросить меня еще о чем-то, и теперь деликатность боролась с профессиональной беспардонностью. Разумеется, беспардонность победила: — Скажите, а что это за «другое приглашение», которое оказалось заманчивей билета на грандиозную премьеру? Не примите за простое любопытство, конечно…
— Приглашение в галерею Уэста, на открытие новой выставки.
Ла Рон от удивления выронил салфетку, которую как раз собирался расстелить у себя на коленях.
— Вы тоже там были? И слышали знаменательное заявление? Вот проклятье, и я присутствовал, а вас не заметил!
— Вероятно, из-за дождя, — улыбнулась я, подумав, что беседа перестает мне нравиться и пора бы ее аккуратно свернуть. — К слову, у нас появился новый кофейный рецепт. Кофе с жженой карамелью и свежей мятой — не желаете попробовать? Очень, очень рекомендую.
— Кофе? — ла Рон вздохнул. Он был человеком неглупым и намеки понимать умел. — Желаю, конечно. Благодарю за совет, леди.
Журналист пробыл в «Старом гнезде» недолго — допил свой кофе и ушел «освещать премьеру». Что там можно было «осветить», приехав к самому концу спектакля, я не знала, но от души пожелала ла Рону успеха.
Постепенно разошлись и другие гости. Последними кофейню покинули сестры Стивенсон, две пожилые леди, в свое время вышедшие замуж за близнецов, за виконта и его брата — в один день, и ровно через год, также в один день, овдовевшие. Мэдди, беззвучно напевая что-то — только губы шевелились, и все — обходила зал, снимая старые скатерти и складывая их в большую корзину. Я тоже бродила между столиков, но не с корзиной, а с записной книжкой и карандашом — отмечала, какие букеты следует заменить, а какие еще можно оставить. С наступлением холодов цветы изрядно подорожали; сэр Аустер по-прежнему поставлял нам свежие композиции из своих оранжерей, но чем внушительней становились суммы в соглашении, тем чаще меня посещала мысль об изысканной привлекательности сухих букетов.