Искусство наступать на швабру
Шрифт:
— Да-да, конечно, — кивнула Кассирова. — Но я, право же, теряюсь, с чего начать…
— Начните с начала, — предложил Василий.
— В общем, я решила продать имеющиеся у меня ценные бумаги, — нехотя заговорила Софья, — а этот мерзавец всучил мне…
— Ну, о том, что он вам всупонил, меня уже просветил доктор, — хладнокровно перебил детектив. — Расскажите, госпожа Кассирова, что это за ценные бумаги. — Потерпевшая молчала, как бы все еще раздумывая — говорить или не говорить. — Может быть, облигации или акции какого-то предприятия? — Софья покачала головой. — А, догадался! — немного театрально хлопнул себя
— Нет-нет, ну что вы! — испуганно возмутилась Кассирова.
— Голубушка, от Василия Николаича не нужно ничего утаивать, — снова вмешался Серапионыч. — Расскажите ему все как есть.
— Ну ладно, — наконец-то решилась Кассирова, — речь идет о культурных ценностях, имеющих, как вы понимаете, и чисто материальную цену. Недавно я разбирала наш семейный архив и, кроме всего прочего, обнаружила там письма Тургенева, писанные к моей прабабушке Татьяне Никитичне Каменецкой. Вообще-то в нашей семье действительно ходили предания о знакомстве Татьяны Никитичны с Иваном Сергеичем, но только из этих писем и еще из ее дневников стало ясно, сколь глубокие чувства она к нему питала. Правда, для Ивана Сергеича прабабушка была лишь мимолетным увлеченьем, хотя он высоко ценил и ее ум, и литературный вкус.
— Так что же, значит, вы решили продать письма Тургенева? — уточнил Дубов.
— Я не хотела! — чуть не выкрикнула Кассирова, как бы уловив в голосе Дубова осуждающие нотки. — Но обстоятельства вынудили меня… Он обещал, что письма будут сохранены для истинных знатоков и любителей литературы!
— А вы, как я понимаю, литературный профессионал, — не без ехидства заметил Дубов.
— Василий Николаич, ну зачем вы так, — с упреком покачал головой Серапионыч. — Госпожа Кассирова перенесла тяжелую душевную травму, а вы…
— Нет-нет, Василий Николаевич совершенно прав, — перебила Кассирова, — и поделом мне! Но деньги мне нужны не для каких-то шахер-махеров, а чтобы издать собрание своих избранных произведений.
— Да уж, причина более чем уважительная, — старательно изображая сочувствие, вздохнул Василий.
— Господин Дубов, — патетически подхватила поэтесса, — выход в свет моего собрания целиком зависит от вас! И если вы вернете похищенные деньги, то моя лучшая поэма «Смерть на Ниле» будет открываться посвящением лично вам!
И не успел Василий опомниться, как госпожа Кассирова поднялась со стула во весь свой могучий рост и замогильным голосом начала чтение:
— Это было давно, это было в Древнем Египте,В самом прекрасном из прошлых моих воплощений.Я была возлюбленной страстной жреца Oмона,Что возносил каждодневно Oмону хвалу во Храме.Но вот взяла его смерть, и осталась я одинока,Одна, как чайка на море или верблюд в пустыне,И стала мне жизнь постыла, любви лишенной…Конечно, Василий Николаевич был наслышан о гениальности Софьи Кассировой, но он и в страшном сне представить не мог, что ее гениальность приняла именно такие формы и размеры. А мысль о том, что эти стихи в публикации будут связаны с его,
Больших трудов стоило Василию вклиниться в бурный поэтический поток. Воспользовавшись эффектной паузой после слов «Чу! Идет жрец Омона!», детектив попытался вернуть Кассирову со знойных брегов древнего Нила в прозаичную Кислоярскую действительность:
— Госпожа Кассирова, будьте любезны, расскажите, как все это случилось.
— Ах да, извините, я несколько увлеклась, — смущенно проговорила Кассирова, грузно опускаясь на стул. — Вы понимаете, Василий Николаич, я раньше никогда не занималась продажей культурных ценностей. Я отправилась к «стенке» — ну, знаете, в скверике, где художники торгуют картинами…
— Да уж, Егор Трофимыч говорил мне, что у милиции все руки не дойдут до этой «стенки», — как бы между прочим заметил Василий.
— Что же дурного в том, что художники продают свои картины? — удивился Серапионыч.
— Если бы художники, — махнул рукой Дубов, — и если бы свои. Там, знаете ли, такие делишки проворачиваются, что просто ахнешь. Например, не так давно один якобы художник продал якобы за десять долларов картину «Пастушок с огурцом», и некий покупатель попытался вывезти ее за границу как яркий образчик постсоветского кича. А оказалось, что под верхним слоем скрывался Рембрандт, похищенный из одной частной коллекции!.. Впрочем, пардон, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.
— Ну, сначала я подошла к торговцам картинами. Стала у них спрашивать, кому я могла бы продать ценные рукописи, а они мне — дескать, что вы, мы только картинами занимаемся, рукописи не по нашей части.
— Просто они к незнакомым относятся настороженно, — заметил Дубов. — Должно быть, приняли вас за агента милиции или ОБХСС. А вообще они хоть черта готовы купить и продать, лишь бы «навариться».
— Тогда я присела на скамейку и стала думать, что делать дальше, — продолжала Кассирова. — А на скамейке как раз пил пиво бедно какой-то одетый господин в старом плаще и в мятой шляпе.
— И вы предложили ему выгодную сделку?
— Нет-нет, поначалу я вообще приняла его за забулдыгу, который мается «после вчерашнего». Но он сам со мною заговорил — сначала предложил угоститься пивом, а когда я отказалась, то заговорил о поэзии.
— Вот как! — хмыкнул Серапионыч. А Дубов что-то черкнул себе в блокнот.
— Да-да, и этот человек проявил немалую осведомленность в творчестве кислоярских поэтов, а в особенности хвалил стихи Софьи Кассировой. Когда же я не выдержала и сказала, кто я, то он тут же бросился целовать мне руки и попросил дать автограф. Проклятый обольститель!