Искусство расследования преступленийПособие для органов расследования

Лаговиер Н.

В результате произведенного по делу следствия, следователь, суммируя в обвинительном заключении свои выводы, находит, что в данном случае имело место убийство исключительно на почве корыстных мотивов.

Итак, мотив убийства — корысть.

Но в чем более конкретно заключалась эта корысть, какие окрашенные ею перспективы и цели побудили молодых девушек, Назарову и Дмитриеву, совершить кровавое дело?

Мы позволим себе целиком привести те части обвинительного заключения, которые имеют в виду ответить на эти вопросы.

«Два года тому назад проживавшая с родителями гр-ка Лидия Назарова, окончив 5 классов семилетки, имея желание уехать за границу, бросила дом своих родителей (Пензенская губ.) и приехала в Москву. Не имея средств

на проезд за границу, Назарова поступила прислугой в семейство Шубиных, где и работала некоторое время в качестве няни. В той же квартире Шубиных проживал и одинокий старик Аксенов, по словам Назаровой, неоднократно говоривший ей о том, что у него много денег. Хозяйка Назаровой Шубина предостерегала Назарову от знакомства с Аксеновым, указывая, что Аксенов плохой человек и имеет наклонности к разврату, одновременно сходясь с разными женщинами, но, несмотря на это, Назарова все же познакомилась с Аксеновым, а затем стала посещать и его комнату. Во время этих посещений Назарова узнала, что у Аксенова, действительно, имеются деньги. Один раз Аксенов откуда-то принес и поставил на стол железную банку из-под чая. Интересуясь, что находится в банке, Назарова подошла к ней и стала открывать крышку, но в тот же момент Аксенов, отняв эту банку у Назаровой, сказал, что в банке этой много денег—7.000 рублей. Это было за неделю до убийства Аксенова. Как говорит Назарова, ещё ранее этого времени, в одно из посещений Аксенова, когда он жил на квартире Шубиных, Назарова отдалась ему без сопротивления, а затем, когда половая связь между ними стала носить длительный характер, Назарова стала жить на иждивении последнего, поселившись с ним в его комнате первоначально в квартире Шубиных, а затем в сторожке при помещении конторы Волжского госпароходства.

Осенью 1924 г., в контору Волжского госпароходства, в которой служил Аксенов, поступила конторской ученицей гр-ка Дмитриева, Лидия Алексеевна. Вскоре после своего поступления в контору, Дмитриева познакомилась с Аксеновым и Назаровой и стала бывать в их сторожке при конторе. Как в это время, так и позже, Дмитриева рассказывала об Аксенове своей матери, что Аксенов очень славный старик. Иногда Аксенов, Назарова и Дмитриева проводили за выпивкой все вместе время в помещении Аксенова, задерживаясь до 12—1 час. ночи. В одно из таких пребываний у Аксенова, во время отсутствия Назаровой, Аксенов совершил половой акт и с Дмитриевой, после чего случай этот повторялся. Отношения с Аксеновым в дальнейшем сблизили Назарову и Дмитриеву, и они вместе пришли к тому решению, чтобы достать деньги и куда-нибудь уехать. Стало ли известно это желание Аксенову, или он догадывался, что Дмитриева и Назарова имеют в виду его деньги, но дней за 10–12 до момента его убийства, он, передавая сотруднику конторы Селифанову банку из-под чая, просил поместить ее в несгораемом шкафу, указав, что в банке этой находятся деньги, что к нему ходят люди и что держать ему деньги дома неудобно».

Далее, в обоснование той же версии хладнокровно задуманного и хладнокровно выполненного корыстного убийства следователь фиксирует наше внимание еще на следующих моментах.

1) После убийства Назарова искала в одежде Аксенова, в ящиках стола, в кружке и т. д. деньги, но их не нашла, если не считать бумажника, в котором оказалось лишь 30 рублей, подсчитав которые Назарова сказала, что денег мало и что на них уехать нельзя.

2) Отдав из этих денег Дмитриевой 3 рубля, Назарова положила их в свою корзину, но корзина эта исчезла к моменту описи, произведенной милицией 21 сентября;

3) Ряд свидетелей удостоверил, что Аксенов, действительно, жил скупо и копил деньги;

4) Дмитриева решительно отвергала корыстные намерения убийства; Назарова же в своих показаниях их не отрицала.

Теперь сопоставим нарисованную обвинительным заключением картину с тою, которая явилась результатом судебного расследования Московского губернского суда 10, 11 и 12 февраля 1926 года и отражена в приговоре суда по данному делу.

Сопоставление это даст нам возможность наглядно продемонстрировать кое-какие весьма существенные пробелы, допущенные следователем при оценке материалов дела, относящихся к мотивам преступления.

Мы сознательно говорим «при оценке», так как в смысле полноты собирания, этих материалов судебному следствию в общем и целом мало пришлось добавить к тому, что уже было добыто на предварительном следствии, и по части объективных доказательств в общем и целом судебное следствие никаких существенных коррективов не внесло, за исключением одного, на котором мы попутно остановимся, как представляющего известный интерес с точки зрения техники расследования.

Дело в том, что во время следствия возник вопрос о вменяемости обвиняемых, в виду чего по предложению следователя произведено было через психиатров-экспертов исследование состояния Назаровой и Дмитриевой.

Результат психиатрической экспертизы изложен в акте следующим образом:

«Мы, нижеподписавшиеся, свидетельствовали 23 декабря 1925 г., в Институте судебно-психиатрической экспертизы имени Сербского, заключенных: Назарову, Лидию Семеновну, 19 лет, и Дмитриеву, Лидию Алексеевну, 18 лет, причем оказалось, что они физически соответствуют своему возрасту, психическое же развитие не соответствует физическому возрасту, отстает от последнего на 2–3 года. Кроме этой психической недостаточности, душевной болезни не обнаруживают. Хотя названное состояние не исключает их вменяемости, но при оценке степени вменяемости должна быть принята их умственная отсталость на 2–3 года. В больничном содержании не нуждаются».

Следователь удовлетворился приведенным выше актом экспертизы, не обратив внимания на некоторые и весьма существенные его дефекты, и не принял мер к предупреждению или, по крайней мере, к исправлению таковых. В чем заключаются эти дефекты?

Во-первых, заключение врачей психиатров не разделяет в отдельности Назарову и Дмитриеву и объединяет их общим выводом экспертизы.

Во-вторых, из экспертизы не видно, чтобы таковая учла обширный письменный по делу материал, который указывал на целый ряд душевных и нервных заболеваний в семье Дмитриевых (тяжелую психостению ее отца, расстройство умственных способностей ее бабушки, душевную болезнь тетки, алкоголизм деда). Во всяком случае никакой абсолютно ссылки на упомянутые материалы, которая указывала бы на то, что они были в поле зрения экспертизы, в заключении не имеется.

В виду подобных пробелов, психиатрической экспертизе на судебном следствии пришлось уже внести значительные модуляции.

На суде экспертиза гораздо менее решительно высказалась о степени вменяемости обвиняемых.

Все это доказывает: 1) необходимость на предварительном следствии при назначении психиатрической (и иной, конечно) экспертизы обеспечения возможности исчерпывающего использования всех материалов, необходимых для правильного и всестороннего разрешения поставленной перед экспертизой задачи, и 2) обязательность критической оценки заключения.

Но это положение, во избежание совершенно нежелательного на практике неправильного его истолкования, нуждается в некоторых уточнениях. Мы знаем, что эксперты необходимы для разъяснения и исследования обстоятельств дела в таких случаях, когда это невозможно сделать при отсутствии специальных знаний или технических навыков в той или иной области науки, искусства, ремесла и т. д., в данном конкретном случае — в психиатрии. У следователя таких специальных знаний не имеется. Но значит ли это, что суждение, высказанное экспертами-специалистами, и их заключение является непререкаемым доказательством, связывающим следователя в его выводах и предрешающим исход дела. Нет. Такое отношение к доказательственной силе экспертизы неправильно, от него весьма явственно веет системой формальных, предустановленных доказательств, совершенно чуждой нашему уголовному процессу и чрезвычайно, как это мы видели, опасной для раскрытия истины.