Искусство слышать стук сердца
Шрифт:
19
Сборы не были долгими. Несколько пар нижнего белья, три лонгьи, четыре рубашки и пуловер — вот и вся одежда Тина Вина. Да и то Су Кьи решила, что пуловер в Рангуне не понадобится. В столице круглый год стоит влажная жара. Все вещи Су Кьи сложила в старый холщовый мешок, который давным-давно подобрала возле английского клуба. В дорогу она приготовила Тину рис и его любимое карри из сушеной рыбы. Еду Су Кьи сложила в жестяную банку с плотной крышкой, которую запихнула между лонгьи. На дно мешка уложила тигровую кость, когда-то найденную отцом Тина, а также раковину улитки и перышко, подаренные ему Ми Ми.
Закончив сборы, Су Кьи выглянула
Всю ночь Су Кьи не могла заснуть, ворочаясь с боку на бок. Давно уже она так не волновалась за воспитанника. Встреча с Ми Ми изменила его до неузнаваемости. Утром, когда они завтракали, ей часто казалось, что она сидит с ребенком, переполненным радостью и восторгом. Тин словно наверстывал все напрасно растраченные годы. Су Кьи боялась даже подумать, как он будет один в громадном чужом городе, без помощи и поддержки Ми Ми. Для нее они давно превратились в одно целое. Глядя на них, Су Кьи начинала сомневаться в своих убеждениях. Возможно, не каждый человек одинок. Два — более счастливое число, нежели единица. Потом мысли Су Кьи возвращались к разлуке Тина с Ми Ми. Почему судьбе понадобилось разводить их именно сейчас? Су Кьи пыталась себя успокоить, повторяя, что богатый родственник Тина действовал из лучших побуждений. Кто знает, вдруг английские врачи сумеют вернуть Тину зрение? Может, она вообще напрасно тревожится и через несколько месяцев ее подопечный вернется?
Су Кьи вышла на двор. Ей доводилось видеть умирающих. Она видела лица родных, потемневшие от сознания невосполнимой потери. Но лицо Тина заставило ее оцепенеть — столько горя, боли и сомнений на нем отпечаталось. Она взяла воспитанника за руку. Тин плакал. Беззвучно и безутешно. Рыдал, пока возле садовой калитки не появились люди У Со. Су Кьи спешно вытерла ему слезы и спросила, можно ли ей проводить Тина до поезда. «Конечно», — ответил посланец. Его коллега молча взял мешок Тина.
Весь путь до станции они молчали. Су Кьи вела Тина за руку. Его походка неузнаваемо изменилась. Трудно поверить, что минувшей ночью он бежал по горной тропе. Сейчас Тин Вин спотыкался на каждом шагу, совсем как много лет назад, когда только что ослеп. А ноги самой Су Кьи с каждым шагом тяжелели. Она находилась в каком-то ступоре, и ее сознание отмечало лишь отдельные моменты происходящего. Состав уже был подан. Су Кьи слышала шипение паровоза, из черной трубы которого поднимались белые облачка. Потом на нее обрушилось целое море звуков. Где-то надсадно плакал ребенок. Какая-то женщина зацепилась и упала, уронив корзинку с помидорами, и те покатились на рельсы. Еще через мгновение рука Су Кьи перестала ощущать пальцы Тина. Провожатые увели его в вагон.
Через минуту Су Кьи вновь увидела Тина, но слезы мешали как следует его рассмотреть. Он сидел возле открытого окна, обхватив голову руками. Су Кьи окликнула его, но он даже не шевельнулся. Раздался свисток. Паровоз пронзительно загудел, и состав медленно тронулся. Су Кьи пошла рядом с окошком. Поезд набирал скорость. Тогда Су Кьи побежала. Она очень давно не бегала и едва не опрокинула чью-то корзину с фруктами. И вдруг платформа оборвалась. Поезд удалялся в утренний сумрак, и хвостовые огни последнего вагона блестели, словно глаза тигра. Вскоре исчезли и они. Поезд скрылся за поворотом. Су Кьи побрела по опустевшему вокзалу.
20
У Ба безостановочно говорил несколько часов подряд. Его рот был полуоткрыт, а глаза смотрели прямо на меня. Он сидел почти неподвижно и дышал бесшумно. И вообще
Постепенно дом наполнился звуками, и все они мешали. Скрип дерева. Какой-то хруст возле моих ног. Голубиное воркование под крышей. Постукивание ставен. Вода, капающая из крана на кухне. Мне только показалось или я слышала биение сердца У Ба?
Я пробовала представить своего отца в детстве и юности. Одиночество и отчужденность, темноту, окружавшую его, пока он не встретил Ми Ми. Я старалась хоть немного прочувствовать отчаяние и ужас, охватившие папу, когда он понял, что может потерять все, достигнутое им с помощью Ми Ми. Я плакала так, будто не Су Кьи, а я сама провожала его тем утром в Рангун. У Ба встал, подошел ко мне и стал тихо гладить по голове. Я не могла успокоиться. Наверное, я впервые по-настоящему оплакивала своего отца. Конечно, и раньше бывали дни, когда мне его особенно не хватало. Я чувствовала опустошенность и потерянность. Кажется, даже плакала, хотя утверждать не стану. Но по кому я лила слезы? По папе? Или по себе, потерявшей отца? А может, это были гнев и досада на человека, сбежавшего от нас?
Возможно, ему было бы легче, расскажи он маме, а затем и нам с братом о первых двадцати годах своей жизни. Но захотела бы прежняя Джулия Вин услышать его историю? Была ли она способна сопереживать отцу? И вообще, хочется ли детям знать, какими были их родители, прежде чем соединились и произвели их на свет? Готовы ли мы признать, что наше появление когда-то вовсе не было для них главной жизненной целью? Или эгоизм детей требует, чтобы родители с пеленок были идеальны во всем?
Я достала из рюкзачка платок и вытерла слезы.
— Есть хотите? — тихо спросил У Ба.
Я покачала головой.
— А пить?
— Немного.
У Ба на миг скрылся на кухне и вернулся с кувшином холодного чая с имбирем и лаймом. Как ни странно, напиток помог мне успокоиться.
— Вы утомились? Хотите, провожу вас в гостиницу?
Я действительно устала, но вовсе не желала остаться одна в гостиничном номере. Сама мысль о нем приводила меня в ужас. Что мне делать в громадной пустой комнате с кроватью, которая размерами не уступала лужайке перед отелем? Я буду ворочаться с боку на бок, одинокая и потерянная.
— Я хочу немного отдохнуть. Вы не рассердитесь, если я… всего несколько минут… если я…
— Я ни в коем случае не рассержусь. Ложитесь на кушетку. Сейчас принесу одеяло.
Я настолько ослабела, что едва встала с кресла. Неказистая с виду кушетка оказалась довольно удобной. Я свернулась калачиком. Кажется, успела почувствовать, как У Ба заботливо укрывает меня. Под монотонное жужжание пчел я проваливалась в сон. Этот звук стал для меня чем-то вроде колыбельной песни. Я слышала шаги У Ба. Во дворе лаяла собака. Несколько раз прокукарекал петух. Деловито похрюкивали свиньи. Из уголка моего рта сочилась слюна.
Я проснулась в темноте и не сразу сообразила, где нахожусь. В комнате стало прохладно. У Ба прикрыл меня вторым, более плотным одеялом и подсунул под голову подушку в ветхой наволочке. На столике я увидела стакан чая, тарелку с сухими пирожными и вазочку со свежими лепестками жасмина. Все это почему-то пахло кофе и булочками с корицей. До меня донесся скрип закрываемой двери. Потом я повернулась на бок, подтянула колени к подбородку, укрылась почти с головой и вновь провалилась в сон.