Искусство слышать стук сердца
Шрифт:
Тин вовсе не боялся смерти. Он страшился всего остального. Каждого прикосновения, слова, мысли. Каждого удара сердца и даже очередного вдоха.
Ему было трудно шевелиться. Он не мог есть. Чай, который Су Кьи насильно вливала ему в глотку, он тут же выплевывал. Слышал голос Су Кьи, но откуда-то издалека. Чувствовал прикосновение ее руки, но сомневался, она ли это или его воображение.
А в голове снова и снова звучали слова У Мая: «Запомни, Тин Вин: есть лишь одна сила, превосходящая страх. Любовь». Но знал ли учитель, какая сила способна одолеть страх любви?
Так прошло два дня. Видя, что воспитаннику не становится лучше, Су Кьи принялась его лечить. Несколько часов подряд она натирала
Поставив рядом с Тином большую кружку чая, Су Кьи поспешила в монастырь.
Вернувшись, она застала подопечного в той же позе. У Май ничего ей толком не посоветовал. Су Кьи подробно объяснила, как Тин провел все эти три дня и три ночи, однако ее рассказ ничуть не взволновал старого монаха. Он произнес лишь туманные слова о «вирусе любви». Если она правильно поняла, такой вирус живет в каждом человеке, но поражает очень и очень немногих. Когда «вирус любви» пробуждается, душа и тело человека оказываются во власти страха и смятения. Да, он не может ни есть, ни спать, ни двигаться, ни говорить. Однако смертельные исходы крайне редки. В большинстве случаев со временем хватка вируса слабеет и человек выздоравливает.
В большинстве случаев. Но не во всех. Су Кьи вспомнился ее двоюродный дед, пораженный «вирусом любви». Целых тридцать семь лет он лежал не вставая. Не разговаривал и не ел. Возможно, он бы умер от голода, если бы родные с ангельским терпением не кормили его насильно трижды в день. (С таким же ангельским смирением они убирали из-под него все, что выбрасывало живущее по своим законам тело.) Еще юношей этот человек полюбил дочь своих соседей и мечтал на ней жениться, однако родители отдали ее за другого. Вот тогда он и слег.
Или взять ее племянника. Парень влюбился в местную девчонку. После заката он приходил к ее дому и распевал романсы. В этом не было ничего удивительного — так издревле повелось в здешних местах. Странно другое. Девушка не отвечала ему взаимностью, да и ее родителям он не нравился. Но племянник Су Кьи не останавливался. Теперь он пел не только на закате, но и днем, забывая о работе. Потом стал исполнять серенады ночи напролет. Братья были вынуждены силой уводить его домой. Семья девушки пригрозила, что пожалуется властям. Тогда несчастный влюбленный забрался на дерево авокадо, что росло во дворе родного дома, и пел, сидя на ветке. Где-то через месяц (к немалому облегчению родных и соседей) он потерял голос. И мог лишь шептать слова песни, повествующей о вечной любви.
Память услужливо подбрасывала Су Кьи все новые и новые истории о крестьянах и монахах, торговцах, ремесленниках, погонщиках, потерявших голову от любви. Более того, среди безнадежно влюбленных было даже несколько англичан.
«Может, это связано с нашими местами?» — думала Су Кьи. Недаром белые люди так ценят Кало за чистый воздух и красивую природу. Но ведь за блага нужно платить. Вот кто-то и расплачивается. Может, в других странах такого вируса нет.
Она и об этом спросила у старого монаха. У Май лишь усмехнулся и
Су Кьи растерла в ступке листья эвкалипта и держала их возле носа Тина, чтобы у него проснулось обоняние. Напрасно. Тогда она попробовала размятые цветы гибискуса и жасмина. Снова безуспешно. Она растирала ему голову и ноги. Тин Вин не отвечал. Его сердце продолжало биться. Он дышал, но иных признаков жизни не подавал. Спрятался в мир, куда Су Кьи не было доступа.
Утром седьмого дня в дверь постучали. Открыв, Су Кьи увидела незнакомого парня, на спине которого сидела Ми Ми. Эту девочку она видела на рынке и по скупым рассказам Тина знала, что он проводит с Ми Ми все свободное время.
— Здравствуйте, тетушка Су Кьи, — сказала Ми Ми. — Дома ли Тин Вин?
— Дома. Только болеет он.
— А что с ним?
— Сама не знаю. Не говорит. Не ест. Хорошо еще, что дышит.
— Мне можно его увидеть?
Су Кьи открыла дверь в единственную комнату их хижины. Тин Вин лежал неподвижно. Его лицо исхудало, отчего нос стал казаться больше. Кожа приобрела пепельный оттенок и выглядела безжизненной. Он не притрагивался ни к рису, ни к чаю. Ми Ми слезла со спины брата и подползла к Тину. Су Кьи залюбовалась изяществом, с каким двигалась увечная девочка. У нее язык не повернулся бы назвать Ми Ми калекой.
Ми Ми осторожно приподняла Тина, положив его голову себе на колени. Потом склонилась над ним, заслонив лицо водопадом длинных черных волос. Она что-то шептала ему на ухо. Брат Ми Ми вышел из комнаты, Су Кьи — тоже. Она заварила гостям чай и на старой сковороде поджарила подсолнечные и дынные семечки.
Потом Су Кьи вышла в сад и уселась в тени дерева авокадо. Она смотрела на поленницу дров, аккуратно сложенных у боковой стены дома, на пень, где время от времени рубила курам головы. Взгляд Су Кьи скользил по огороду и разваливающейся скамейке, которую, должно быть, делал еще отец Тина. Во дворе кудахтали полдюжины прожорливых несушек. Су Кьи чувствовала, как в душе нарастает волна печали. Знакомое состояние. Су Кьи его ненавидела и отчаянно с ним сражалась. Чаще всего ей удавалось погасить грусть в самом зародыше. Однако сейчас это чувство разрасталось и набирало силу. Причин печалиться не было. Неужто опять жалость к самой себе? С ней Су Кьи сражалась еще яростнее, чем с тоской, ведя многолетние бои. Может, это из-за таинственной болезни Тина? Из-за страха его потерять? А может, на нее опять накатило ощущение беспросветного одиночества? Да разве мало на свете одиноких людей? Тин Вин, например. И ее сестра. По сути, каждый человек одинок, только некоторые это чувствуют, а другие нет.
И вдруг Су Кьи услышала песню. Она раздавалась из дома, но была настолько тихой, словно доносилась с противоположного конца долины. Красивый девичий голос выводил мелодию, которую Су Кьи прежде никогда не слышала. Ей удавалось разобрать лишь отдельные слова. Но сколько в них было любви и страсти!
Су Кьи вдруг подумалось, что такая песня способна усмирить духов и демонов. Ее печаль тоже слабела. Су Кьи как зачарованная сидела под деревом. Боялась пошевелиться, словно малейшее движение могло нарушить волшебство. Голос Ми Ми наполнял дом и сад, проникая повсюду. Под его нежным напором отступали все привычные звуки: щебетание птиц, стрекот цикад и лягушачье кваканье. Оставалась только песня, обладавшая силой целебного снадобья. Су Кьи казалось, что в ее немолодом теле открываются все поры и клеточки. Она подумала о Тине и поняла: больше не надо за него бояться. Сила пения Ми Ми проникнет через все барьеры, которые он возвел вокруг своей жизни. Тину нигде не спрятаться от удивительной мелодии. Песня была лучшим лекарством от «вируса любви», о котором говорил У Май.