Искусство ведьмовства. Обучение
Шрифт:
– Ты мне это брось! – прикрикнул батюшка. – Думаешь, я не ведаю о твоих проказах? То цветни под окном за ночь нарастают, то утопленницей на мостках всплываешь, а бабы после по слободе горланят.
Ну было, один разик всего-то! У нас по слободе байки ходят про утопленную деву, которая, если кому покажется – мужниной ласки не жди. Откуда ж я знала, что на мостках бабы тряпьё полощут? Я думала, то девки купаться пришли, вот и всплыла. И вообще, это два года тому назад было, нашёл что вспомнить! А с цветами так и подавно само вышло.
– Это не я! – открестилась от содеянного.
– Ты батьку-то дураком не держи! – насупился
– Батюшка, миленький, не надо меня в столицу, не хочу я учиться, – запричитала я. – Сам же говоришь, выгонят меня.
Даже слезу выдавила, одну, да толку с того.
– Я своё слово сказал. Собирайся, да много тряпок не бери. Дам тебе монет, там ихнее, столишное возьмёшь, – обрубил батюшка, и вышел вон.
Тут же прибежал Ясень, весь такой довольный, аж прибить захотелось.
– Веська, а ты опосля меня в столицу заберёшь?! – радостно заголосил он.
– С чего это? – подбоченилась я.
– Ну ты же ведьма! Обучишься, а там при князе служить станешь. И меня к себе возьмёшь! Я тоже во дворец хочу, – принялся он скакать по кухне, да так, что черепки забренчали.
– Ты сперва грамоте обучись, да подрасти маленько, – улыбнулась я.
– Да не обучишься ты, – обиделся Яська. – Выгонят тебя, дурёху!
– А вот и обучусь! И в столице останусь. А ты сиди здесь сиднем, дурень неучёный, – насупилась я.
– Не обучишься, не обучишься. Попрут тебя, попрут! – показал он язык и убежал, пока чем сподручным не огрела.
А мне так обидно стало. Даже этот малец сопливый в меня не верит. Отучусь на ведьму, всем назло отучусь! И не вернусь, не зазря же матушка меня грамоте обучила. Я даже разговаривать по их, по столишному умею. Матушка ведь оттуда, полюбился ей батюшка, вот и пошла за него в слободу. А родители у неё умные, но больно гордые. Отреклись от дочери, не признали её мужика, и с нами знаться не хотят. А я приеду, ведьмой стану и при князе служить начну. Пусть им совестно будет! И летать научусь, как положено, чтобы с крыши не на карачках слезать, а спускаться величаво, как и пристало ведьме.
***
Собирала меня матушка, со слезами да причитаниями, но я приметила, как у неё глаза горят. Видно, что надеется на меня. Она и прежде порой заговаривала про столицу, да батюшка всегда от разговоров тех больно серчал. А теперь матушка, по всему, надеялась, что эта оказия поможет ей детей из захудалой слободы в мир вывести.
– Вот отучишься, получишь грамоту, и устроишься в Златаре на престижную работу, – тихо говорила она, расчёсывая мои непослушные волосы перед сном. – У меня сердце болит, так страшно отпускать тебя одну. Но это к лучшему, ты достойна большего, нежели жизнь в нашей Уточной слободке. Я знаю, что ты сможешь. Как же я рада, что ты не влюбилась ни в кого из местных.
– Мам, а ты жалеешь, что за батюшку пошла? – спросила я.
– Нет, не жалею. Но вам с Ясенем хочу лучшей жизни, – с тоской улыбнулась матушка. – И не батюшка, а отец. Помнишь, как я учила тебя разговаривать? Вот так и говори, когда в школу приедешь. Позабудь про местный говор, и про традиции слободские. Там всё иначе, там совсем другая жизнь. Тебе понравится. Но помни, никому нельзя верить на слово. И деньги свои никому не доверяй, а уж жизнь и подавно. Пиши мне почаще, к нам почтарь раз в неделю заезжает, вот и пиши каждую неделю.
– Хорошо, мама, – прошептала я, давясь слезами.
Уезжать из отчего дома было страшно, но столица манила новыми впечатлениями и перспективами, как сказала бы матушка. За разговором с мамой я и не приметила, как и думать иначе стала, и речь столичную припомнила. Но родное, с детства впитанное, слободское житьё так просто из себя не выдерешь.
– Матушка, а коли выгонят, батюшка меня назад не примет же? – спросила, глаза опустивши.
– Ты мне это брось! – погрозила гребнем мама. – Постарайся уж там, чтобы не выгнали. И не сдерживайся. Я знаю, что сила ведьминсткая в тебе сильна. Поспрашивала тут у стариков, прабабка твоя была могущественной ведьмой, но она не училась, от того и пошла по тёмному пути. Поэтому и отец твой эту силу мерзостью называет. Наслушался от родни, вот и боится. А ты не бойся, не зря же князь ведьм признал и на службу княжеству приспособил. Тебе досталась редкая, можно сказать бесценная сила, вот и пользуйся ей с умом. А сейчас ложись, отец телегу засветло приготовит, даже с Ясенем не попрощаешься, спать ещё будет.
– Я не подведу тебя, мама, – прошептала, крепко матушку обнимая.
– Вот и хорошо, а я тебе напишу записочку. Глядишь, получится с моими родителями увидеться, – погладила меня по спине матушка и ушла.
А я осталась одна, со своими думами да переживаниями. Привычная слободская жизнь закончится уже часов через шесть, а я так и не успела с подругами распрощаться, не сходила на пруд любимый, не сказала Мартыну, сыну кожевника, что он мне нравится… А может и хорошо то, что не сказала? Может, так и должно было случиться? Не нашла я место по себе в слободе, так может статься и не место мне тут. Поживём – увидим. А коли и в ведьмовской школе не пригожусь, так за Тарася пойду, всё равно больше никто из местных девок на него не позарится. Пущай Тарась-парась меня дожидается. Ежели я и на ведьму не сгожусь, так туда мне и дорога, за этим свином жизнь маяться.
***
Подняли меня засветло, батюшка сложил на телегу два узла с тряпьём, усадил меня сверху, обождал, пока матушка, обливаясь слезами горючими, давала последние напутственные слова (записку для своих родичей она мне тайно в руку сунула), и мы выехали со двора.
Путь до столицы был долгий. Часа через два мы добрались только до нашего городка Приточного, там батюшка заехал к местному торгашему, обменял шкуры и сушёные ягоды на монеты, тут же отдал мешочек с ними мне, и мы поехали дальше. Ночью я так и не сомкнула глаз толком, потому и сморилась. А проснулась только на вечерней зорьке, когда мы уже в столицу заехали.
– Вот это городище, – шептала я, вертя головой. – Нечета нашему Приточному.
Вкруг было столько народу, повозок, и карет даже, каких я сроду не видала, что у меня от волнения ком в горле встал, да сердце зашлось. А дороги! Дороги-то были и не пыльные накатанные, а выложенные камнем. Люд весь такой нарядный, и фонари! Настоящие фонари! Мне мама про них рассказывала. Это когда на высоком, в два роста, столбе привешан такой квадратный короб со стеклянными стенками, а внутри горит… нет, не огонь, а самая настоящая магия! И никто не ходит от столба к столбу с огнивом, они все враз загораются, от заклинания.