Исламская интеллектуальная инициатива в ХХ веке

Градировский С.

Отголоски похожего учения о самосовершенствовании можно найти даже в таком не аскетическом и, по расхожему мнению, пропагандирующем вседозволенность ньюэйджевском течении, как неоиндуизм «гуру» Шри Раджнеша. Действительно, этот «учитель» призывал к полной удовольствий жизни без ограничений, правил, законов, предписаний и ответственности, что резко отличает ее не только от монотеизма, но и от буддийской и джайнской доктрин, буквально источающих аромат воздержания и самоподавления. Однако стоит обратить внимание на слова Раджнеша: «Вы только тогда поможете другим, когда сами станете такими, какими хотите, чтобы стали другие. Но тогда вы будете таким самим своим бытием. Забудьте о прошлом, забудьте о будущем. Это единственный экзистенциальный момент. Живите им». Некоторые исследователи даже проводят параллель между доктриной Раджнеша и экзистенциализмом Жан-Поля Сартра, утверждавшего, что свободный человек, избирая собственный проект бытия, тем самым выбирает его и для других. Однако на самом деле есть разница между философией Сартра, ставшего в итоге леворадикальным идеологом, противником буржуазного общества, и ньюэйджевским учением Раджнеша, открыто признававшего, что его концепция является доктриной богатых и успешных. Собственно, «гуру» не говорит о «проективности» («Эта ориентация на будущее ведет в никуда...»), выделенности, уникальности человека, его свободе и ответственности, его одиночестве, его способности подняться над серой однообразной действительностью и бросить ей вызов. «Я просто любящий комфорт и роскошь, ленивый человек», — признается

Раджнеш. В его религии нет места выделенности человека и его «особой миссии» — нет, «гуру» просто учит жить сегодняшним днем, наслаждаясь им и ни о чем не размышляя («У меня нет философии, которой я учил бы, у меня есть существование, которое я раскрываю»). В свете этой концепции радующийся комфортной жизни человек ничем не отличается от хомячка, весело погрызывающего зернышко, кошечки, нежащейся на солнце мохнатым пузиком вверх, прыгающих по веточкам белочек. Однако в фокусе зрения «гуру» — особый проект: единое самодостаточное человечество, всеобщая благожелательность, религия для сильных и обеспеченных («Только в богатом обществе религия становится возможной») и, наконец, солипсизм, бесконечное повышение собственного онтологического статуса и перспектива самообожения. «Бог — это состояние сознания. Каждый потенциально может стать богом». «Гуру» Раджнеш — маститый апологет Системы, провозглашающий себя наследником восточной индуистской метафизики. И он точно так же зовет своих адептов к самосовершенствованию, только способы «полировки себя» ему видятся несколько иными, чем суфиям, буддистам и джайнам. Не случайно и движения нью-эйдж, и буддизм, и другие восточные культы столь усиленно рекламируются сегодня в качестве «модных» и «набирающих популярность»...

...Стремление связать религию с моралью, а нравственную жизнь с религиозностью особо свойственно как клерикалам, так и «свободным мыслителям». Однако есть философы, у которых эта идея достигает собственного апогея. В связи с этим необходимо прежде всего упомянуть Иммануила Канта и его знаменитое определение: «Религия — это не совокупность определенных учений как божественных откровений (такая совокупность называется богословием), а совокупность наших обязанностей вообще как велений Божьих (и субъективно — совокупность максим соблюдения их как таковых). Религия ничем не отличается от морали по своему содержанию, т. е. объекту, ибо она касается долга вообще; ее отличие от морали лишь формальное, т. е. религия есть законодательство разума, призванное придавать морали влияние на человеческую волю для исполнения человеком каждого его долга при помощи созданной самим разумом идеи Бога». Это — набор тезисов, абсолютно неприемлемых для мусульманина, который, напротив, постулирует, что ислам предполагает законодательство Аллаха, а не человеческого разума, что идея Бога не могла быть создана разумом, что представление и знание о Боге, как и религия в целом, есть продукт Откровения. Любой мусульманин — это прежде всего воин Аллаха, что касается предписаний шариата, регулирующих его поведение и взаимоотношения с людьми, то это — не стержень ислама, а приложение к нему, устав для солдата, список требований, предъявляемых к нему (точно так же, как «Моральный кодекс строителя коммунизма» не является идеологической основой марксизма или большевизма). Ислам вовсе не настаивает на том, что человек, не исповедующий мусульманство, непременно безнравственен и аморален — он просто находится вне луча определенного проекта (революции во имя Аллаха), имеющего религиозно-политическое, а не этическое значение. И логика этого типа свойственна любому революционеру — так, искренний сторонник большевизма не будет отрицать, что его антикоммунистически настроенный противник в своей повседневной жизни может быть «высоконравственным» (с обывательской точки зрения): и кротким, и любящим, и заботящимся о семье, и благожелательным. Однако у нонконформиста иные критерии оценки и иная мораль, в том числе и этические принципы мусульманина весьма отличаются от «общепринятой морали» (если не сказать больше — противостоят ей), и он призван дать хлесткую «пощечину общественному мнению», бросить порой весьма дерзкий вызов устоям того общества, в котором он вынужден жить. Не существует никакой абстрактной, самодостаточной морали, морали «общечеловеческой», «морали вообще». Этический кодекс мусульманина — это не мораль в строгом смысле этого слова, мораль — это продукт человеческий, порождение конкретного общества, ислам же рассматривает предписания шариата как требования, приказы Аллаха к собственному наместнику и воину.

Когда речь заходит о морализаторстве, то, безусловно, невозможно не вспомнить о Льве Толстом, которого М. Бахтин справедливо назвал «монологическим» автором. Каждый человек вспомнит увесистые произведения из школьной программы, в которых герои четкой разделительной линией рассортированы на «хороших» и «плохих», «высоконравственных» и «безнравственных», а сюжетные перипетии сопровождаются растянутыми и довольно нудными комментариями и поучениями «великого моралиста», по большей части нагоняющими на резвого и порой неистового молодого человека непроглядную тоску. Между тем сам Толстой был истовым апологетом бесконечного самосовершенствования, и, что еще хуже, непротивления злу насилием. Несмотря на бесчисленные разговоры, ведущиеся вокруг утверждения писателя: «Прошу считать меня мусульманином», его конфликтов с церковью, мировоззрение Льва Николаевича не просто далеко от исламского, но и откровенно противоречит основам мусульманства, в котором идея насильственного сопротивления злу и несправедливости является одной из ведущих. В этом контексте Толстой рассматривает фигуру Христа, смысл миссии которого писатель видит в проповеди этического идеала любви к Богу и принципа ненасилия и непротивления злу силой как «единственного способа борьбы со злом». Однако, если всерьез рассуждать о «мусульманине Толстом», стоит вспомнить и аяты Корана, касающихся деятельности всех пороков (АС). Коран открыто призывает человека к сопротивлению: «Воздаянием за зло является равноценное зло. Но если кто простит и установит мир, то его награда будет за Аллахом. Воистину, Он не любит беззаконников. Нет укора тем, которые мстят после того, как с ними поступили несправедливо. Укора заслуживают только те, которые поступают несправедливо и бесчинствуют на земле без всякого права. Им уготованы мучительные страдания» (42:40-43).

Заключение

Как показало наше обстоятельное исследование, концепция «борьбы с нафсом» есть целиком и полностью плод восточной метафизики, контрабандно привнесенный в ислам через суфизм. Объектом джихада являются не потаенные страсти, не «плотские устремления души», не дурные качества характера. Но это и не случайные люди, по тем или иным причинам не исповедующие мусульманство. Насилие над простыми обывателями только лишний раз оказывается на руку врагам ислама. Как указал Гейдар Джемаль в одном из своих интервью, «войну с неверными нельзя понимать как провокационный лозунг. Настоящие неверные сегодня — это не те, которые исповедуют веру, отличную от ислама, не христиане и евреи, но олигархи, которые нарушают эти права и стремятся к абсолютной власти. Олигархи и лидеры транснациональных корпораций исполнены презрения к своим же людям и обращаются с ними, как с грязью». Каждый искренний мусульманин сегодня должен бороться прежде всего против чудовищной капиталистической Системы, основанной на несправедливости, лжи и эксплуатации, враждебной исламу во всех своих проявлениях и свойствах, базирующейся на культе золота. Он призван сражаться против нее и ее цепных псов при помощи реального действия. Если же у мусульманина мало сил для того, чтобы осуществлять акции против капиталистического порядка, он должен обличать его посредством правдивого слова, высказанного в лицо современным тиранам. Поскольку порой у некоторых из правоверных не хватает мужества, чтобы выступить против сегодняшнего мироустройства,

они должны, по крайней мере, осуждать его всем сердцем, если они хотят считаться мусульманами. Ислам — не морально-этическая концепция, обращающая человека к благостности, смиренности и пассивности, это политическая доктрина, зовущая к борьбе и революции.

...Горстка людей, живших много веков назад в заброшенных песках Аравийского полуострова, осуществили неимоверный по собственной грандиозности, ошеломляющий прорыв и переворот в истории человечества. Многие из них были практически ничем в собственном обществе — они были грязью, второсортной человеческой массой, глиной, которой беззастенчиво помыкали знатные богачи, погрязшие в роскоши и страстно любящие богатство, жадно пожирающие наследство, кичащиеся собственным имуществом и детьми. Были и те, кто порвали с этим алчным, преступным, гонящимся за бесконечной наживой обществом и воссоединились с бедными и угнетенными. Это было восстание духа и триумф воли. Под предводительством Пророка (СААС) они объединяются в единую общину, мусульманскую умму, исламский джамаат, живущий по шариату Аллаха, и превращаются в ось истории, в политический субъект, осуществляющий долгожданную революцию — и духовную, и политическую. Последние становятся первыми. Те, ради которых гнулись спины, надрывались животы, которые купались в золоте и серебре и полагали себя всемогущими, повернулись вспять, и им было возвещено о том, что они — убогие, жалкие бездуховные ростовщики, ничтожество перед Аллахом, и никакое имущество и знатное происхождение не убережет их от неминуемого краха. Все это имеет явное политическое значение, все это имеет прямое отношение и к современному миру. Крах капитализма неминуем, но мусульманин должен бороться. Цель джихада — это революция во имя Аллаха, не во имя человека, его комфорта и мещанского благополучия. Любая революция во имя человека обречена на провал, ибо человек всегда ее искажает рано или поздно. Но вместе с тем это революция в защиту всех обездоленных и униженных, всех тех, кого Система выкинула на обочину, угнетенных в широком смысле этого слова, ибо поэт, творчество которого никому не нужно в мире, где все продается и покупается, где единственная ценность чего-либо измеряется в денежном эквиваленте, не менее обездолен, чем умирающий от голода безработный. Это революция против самого человеческого фактора, ибо гуманизм есть атрибут этой Системы, и на деле гуманизм оборачивается беспросветной тиранией. Только в общине, где человек признан несамодостаточным и инструментальным, возможны справедливость и братство. Это революция, произведенная активным пассионарным меньшинством, избранными, называемыми в Коране «предавшимися» («муслимуне»). Это революция, которая неизбежно грядет, несмотря на все провокации, ухищрения, репрессии, отстроенные тюрьмы, тотальную ложь, беззастенчивую клевету и дезинформацию, бомбардировки и расстрелы — все жесткие меры, которые судорожно предпринимают «сильные» этого мира.

Антон Шмаков:

Европа: исламская политика и «исламская эзотерика»

Введение

Европе с точки зрения перспектив мирового ислама отводится совершенно особое место. Известно, что исторически именно на Европу был направлен основной вектор экспансии мусульманской цивилизации. Движение омейядских армий вдоль Атлантического побережья в самое сердце сегодняшней Франции в VII в.; выход Тамерлана к берегам реки Оки в XIV в.; осада османами Вены в XVII в. — все эти действия характеризуются одним и тем же направлением, вектором, нацеленным на Северо-Запад. Парадигмой же данного вектора является сама хиджра из Мекки в Медину — также географически осуществленная в северо-западном направлении.

Но вместе с тем между периодом хиджры Пророка (СААС) и позднейшими историческими эпохами существует фундаментальное различие. Это различие заключается в том, что экспансия Омейядов, Тамерлана, османов представляла собой прежде всего экспансию государства. Между тем во времена Мухаммада (СААС) и праведных халифов «государства» как такового еще не существовало. Так, для обозначения того, чем являлось созданное в Медине политическое образование, британский исследователь К. Сиддыки использовал термин «нетерриториальное государство» («non-territorial State»), противопоставляя его «государству» в привычном понимании этого слова. В Средние века и Новое время экспансия ислама, свободного от государственных рамок, экспансия в сторону Северо-Запада исламского «нетерриториального государства» имела место, пожалуй, лишь в феномене «барбарийских» (берберских) пиратов, достигших, кстати говоря, немалых успехов. Так, они дважды осуществили захват Исландии. Ими неоднократно совершались высадки десанта на территории Нового Света. Наконец, пираты обложили данью такие страны, как Дания, Швеция, Португалия. Первая в истории США (после Войны за независимость) военная операция была проведена в 1803 г. против пиратов Триполитании [234] .

234

Если верить У. Берроузу, считавшему, что США обязаны своими демократическими устоями нормам и обычаям карибских флибустьеров, то надо отметить, что тогда, в конечном счете, истоки американской демократии следует возводить к предшественникам флибустьеров — мусульманским пиратам Северной Африки.

На исходе XX века идея «нетерриториального государства» мусульман неожиданно возродилась, причем той средой, где она получила распространение, стала Западная Европа. Данное событие совпало с активизацией двух тенденций, касающихся европейской уммы. Во-первых, в Западной Европе реальным фактором политической жизни стали мусульманские диаспоры. Во-вторых, ислам стало принимать все большее число коренных европейцев. Вместе с тем, в последнее время этим процессам свойственна одна интересная особенность. Дело в том, что начиная с определенного уровня в интеллектуальных установках большинства мусульман, воспитанных в европейской культурной среде, начинает давать о себе знать такой неоднозначный феномен, как «генонизм», т. е. система взглядов Рене Генона и его школы.

Критика взглядов Генона с помощью привычного для типичного мусульманина набора приемов, таких, как ссылки на положения фикха, приведение аятов, хадисов, на таких людей просто не действует: в «генонизме» существует механизм интерпретации любых противоречий в символическом ключе. Кроме того, типичная аргументация неприменима к тому уровню дискуссии, в которой оппонент использует логические, философские и метафизические построения, поскольку в исламском мире интеллектуальные исследования в данных сферах остаются без внимания уже несколько веков. Рассмотрение метафизики Генона с точки зрения подлинной исламской теологии является важным и необходимым делом, но это — предмет отдельного разговора. В данной работе акцент будет сделан скорее на анализе места, занимаемого геноновской и аналогичной ей идейными системами в контексте исламской истории и даже «метаистории».

Две доктрины Единства

Генона, как правило, представляют в качестве выдающегося эзотерика. Из факта принятия им в 1912 г. ислама должен бы следовать вывод о том, что взгляды французского традиционалиста соответствуют т. н. «исламскому эзотеризму». Между тем отнюдь не вся исламская эзотерическая тематика находит отражение в его трудах. Так, спекуляции поздних шиитов-двунадцатеричников, позже подробно расписанные у Корбэна, практически никак не повлияли на творчество Рене Генона. Можно более-менее уверенно говорить об одном направлении исламского эзотеризма, которое могло бы претендовать на близость метафизике «интегрального традиционализма» [235] , — это доктрина «вахдат аль-вуджуд» («единства Бытия»).

235

Шире — адвайта-веданте Шанкары, последователем которого Генон и являлся.