Исландская карта
Шрифт:
– Ну и задачка. – Розен озадаченно потер свой шрам.
– Возможно, имелись в виду специфически нечеловеческие выделения. Например, для сосны – смола. Хотя, насколько я помню, неметаллические части корвета сработаны в-основном из дуба… кроме мачт, естественно… Нет, не понимаю. Нюхом чую, истина где-то рядом – а не вижу.
Розен похмыкал, изучая список.
– Н-да, представительно… Околоплодные воды и плацента – это хорошо. А ребенок? Что же вы с водой ребенка-то выплеснули? Новорожденный в некотором смысле тоже человеческое выделение.
– Думал уже. По-моему, бесперспективно.
– Тогда…
– Так то у некоторых. Все-таки нетипично.
– Согласен. Погодите-ка, надо подумать… Список ваш впечатляет, не спорю, но, по-моему, вы все же что-то упустили… Э, постойте-ка! У вас есть привычка чистить зубы?
– Милостивый государь!..
– Не спешите обижаться, лучше ответьте: зачем вы их чистите? Чтобы снять зубной налет, не так ли? А откуда он берется? Вот вам еще одно выделение человеческого организма.
И Розен имел удовольствие видеть, как граф Лопухин медленно просиял лицом.
– Полковник, вы гений! – радостно воскликнул он.
– Возражений не имею, – охотно отозвался Розен.
– Вы гений, а я болван! Как же я не сообразил сразу? Стыд и позор!
– Ничего, бывает. Вы говорите о зубном налете?
– О зубах! Налет – тьфу! Вот что я упустил: зубы – тоже выделение человеческого организма. Молочные зубы выпадают у всех людей. Выпадают штатно, как говорят техники. Теперь вы понимаете?
– Не совсем.
– Зубчатый редуктор! – чуть не выкрикнул в воодушевлении Лопухин и тотчас понизил голос. – «Дестроу экскрикшнc» – это разрушить зубы! Точнее – зубья шестерен. Лишить корвет хода в самый ответственный момент! Полковник, оружие при вас?
– Оставил у себя в каюте, – сознался Розен. – Но зачем нам оружие? Если что, так я могу поднять по тревоге своих морских пехотинцев…
Лопухин поморщился.
– Излишне. Чем больше шума, тем меньше толку. Справимся сами. – Распахнул саквояж. – Вот, возьмите. Знакомы с этой системой?
Полковник небрежно повертел в руках небольшой никелированный револьвер, поданный ему Лопухиным. Ловким движением откинул вбок барабан, удовлетворенно хмыкнул.
– Знакомая штучка. Восьмизарядный самовзводящийся «терьер» образца девяносто седьмого года, двадцать пятый калибр по английской системе, кучность боя удовлетворительная, надежность превыше всяких похвал…
– Полно вам, не на экзамене.
– …зато убойная сила оставляет желать лучшего, – флегматично закончил Розен.
– Не на слонов идем охотиться, – отрезал Лопухин. – До стрельбы дело может и вообще не дойти. Спрячьте пока.
– А вы?
Граф похлопал себя по карману сюртука.
– Один револьвер всегда при мне. Этого достаточно.
Прогулка в машинное отделение, однако, вышла напрасной. Машина стояла и частично была разобрана. Среди механизмов сновали полуголые матросы. Покрикивали унтер-офицеры. За ремонтом наблюдал машинный инженер – лейтенант Канчеялов.
– Уйдем, – шепнул Лопухин Розену. – Сейчас не наше время.
«А когда придет наше?» – читалось на обезображенном лице честного полковника.
«Придет, не сомневайтесь», – отвечал взглядом Лопухин.
Спустя сутки ремонт был закончен. Для пробы запустили машину; запыхтел и «Чухонец». Дав машине поработать с час, Пыхачев приказал гасить топки. Поставили кливера, стакселя и контр-бизань. Дул свежий норд-ост, моросило. Заметно накренившись на левый борт, корвет резал бейдевиндом Немецкое море, нацеливаясь в пролив между Шетландскими и Оркнейскими островами.
Свободные от вахты офицеры собрались в кают-компании. Цесаревич Михаил Константинович отсутствовал, о чем вслух никто не пожалел. Посочувствовали только его камердинеру, ударившемуся во время шторма головой о переборку и по сию пору лежащему пластом. Отсутствовали умаявшийся доктор Аврамов и тяжко страдающий от качки судовой священник отец Варфоломей, зато присутствовали статский советник граф Лопухин и полковник Розен. Кипел пузатый самовар; вестовой Пыхачева разносил в подстаканниках чай с лимоном, и каждый желающий доливал в чай рома по потребности. Потребность имелась у всех.
– Душевно-то как, господа, – с удовольствием откинувшись на спинку стула, молвил Канчеялов. – Сейчас пойду к себе да и сосну часиков семь. Как говорят в народе, заеду к Сопикову и Храповицкому.
Мичманы Завалишин, Корнилович и Тизенгаузен взглянули на него с завистью. Немолодой лейтенант, проплававший с Пыхачевым не один год, вне вахты мог позволить себе поддаться усталости и не скрывать этого. Им же приходилось вести себя молодцами – даже в кают-компании блюсти выправку и не клевать носом.
– Да, устали люди, – поддержал тему Фаленберг. – Не завидую я тем, кто сейчас на вахте. Зато поработали на славу.
– Истинная правда, лейтенант, – отозвался Лопухин, хотя его никто не спрашивал. Некоторые посмотрели на него с неудовольствием, а некоторые и с удивлением: какую такую работу выполнял у себя в каюте этот непонятный и неприятный господин? Но графа это нисколько не смутило. – Работа, конечно, не волк, а гораздо хуже – в лес не бежит, зато как набросится, так успевай только отмахиваться. Но дело сделано. Эй, любезный, еще чаю!
Вестовой подал стакан. «Цербер» подул, отхлебнул, сморщился и потянулся к бутылке рома.
В кают-компанию вошел Враницкий, спокойный и мрачный. Непромокаемый плащ старшего офицера блестел от дождя, с башлыка капало. Повесил плащ на вешалку, подсел к столу. Скосил глаз на вестового, и тот мигом кинулся за чаем.
Налил, однако, всего полстакана и сам же долил ромом доверху – знал привычки старшего офицера.
– Как дела, Павел Васильевич? – осведомился Пыхачев.
– Дела, как сажа бела, Леонтий Порфирьевич. На вахте гардемарины. После аврала устали очень. Держатся, но едва-едва. – Враницкий взглянул на карманный хронометр. – Десять тридцать. Еще полтора часа. Я приказал выдать им по лишней чарке. Сдюжат. Остальные дрыхнут без задних ног. Да, вот еще что… та свинья, ну пегая, что сомлела в шторм и на боку валялась, сломала, оказывается, ногу. Я приказал забрать ее на камбуз.