Исландская карта
Шрифт:
И все же он держал эту скорость. Уже третий час. Из последних сил, своих и человеческих.
Под ударами топоров трещало последнее дерево. Срывались с петель двери офицерских кают, отскакивали поддетые штыками и ломами лакированные поручни трапов. Крушились рундуки. Корвет уподобился голодающему, чей организм пожирает сам себя. В ненасытных топках ведрами исчезали ром и водка, вычерпанные из ахтерлюков. В те же ведра сливались доставленные из буфета коньяки и ликеры. Корчились в пьяном пламени матросские подштанники и книги из офицерской библиотеки. Сгорел Харви Харвисон со своей бумажной Химерикой. Сгорел Тит Ливий. Ушли в небо
– До вахтенного журнала, надеюсь, еще не добрались? – без улыбки пошутил Пыхачев, выслушав доклад Враницкого.
Старшему офицеру сейчас было особенно не до шуток.
– Через десять минут нам придется либо пустить в дело дрянной уголь, либо…
– Продолжайте.
– Либо начинать рубить мачты, – с усилием выговорил Враницкий.
– Резервы исчерпаны полностью?
– Практически да. Осталась сущая мелочь.
– Например? Докладывайте точнее.
– Уцелели две шлюпки – восьмивесельная и ялик. Я не решился тронуть их без вашего приказа.
– Если мы не оторвемся, шлюпки нам не помогут, – рассудил Пыхачев. – Рубить – и в топку.
– Слушаюсь. Осталось также немного мебели и личных вещей, но… – Обычно решительный Враницкий был сейчас в явном затруднении.
Пыхачев понял.
– Вот вам ключ от моей каюты. Действуйте. Оставьте смену белья, письма, деньги и дагерротипные портреты. Остальное – в огонь. Не жалейте.
– Слушаюсь!
– Постойте, голубчик. Где полковник Розен?
– Свирепствует, Леонтий Порфирьевич. Ограбил нашу команду, теперь грабит своих морпехов. Спалил все стулья из кают-компании и раму от портрета царствующей особы. За пропущенную деревяшку убить готов.
– Передайте ему… Впрочем, нет, не надо. Ступайте, голубчик.
Полковник Розен делал именно то, что не решился приказать ему командир «Победослава». После того как горючие предметы перестали попадаться ему на глаза, он возглавил набег на апартаменты цесаревича.
Первой подверглась опустошению каюта дворецкого и камердинера. Напрасно почтенный Карп Карпович тряс сединами, пытаясь остановить вандалов. Розен не стал понапрасну тратить слов, попросту указав: бери здесь, ломай на фрагменты, тащи известно куда. После тщетных попыток остановить погром бедный дворецкий пал животом на заветную шкатулку с Андреем Первозванным и подарками для микадо и приготовился защищать ее до последнего издыхания. И лишь убедившись, что погромщиков интересует мебель, а не шкатулка, Карп Карпович, предусмотрительно не выпуская шкатулку из рук, ринулся в каюту цесаревича.
Поздно: там уже находился Розен.
Михаил Константинович пребывал в том состоянии духа и тела, когда дух еще сознает свою нерасторжимую связь с телом, но решительно не знает, что ему делать с этой помехой. Дух витал и был крылат – тело не имело ни крыльев, ни сил, ни малейшего желания расстаться с кушеткой. Но для пущего вознесения духа следовало ублажать коньяком именно тело.
В более молодые годы цесаревич достигал частичного размежевания между духом и телом после второй бутылки крепкого. Теперь же вторая бутылка еще далеко не опустела, а своего тела Михаил Константинович уже не чувствовал. Тут таился повод взгрустнуть о годах, которые больше не вернутся, и о несовершенстве человека вообще, а взгрустнув – налить и выпить, чтобы отогнать мысли о бренности.
И о беспардонном поведении офицеров по отношению к наследнику престола, между прочим! Сначала цесаревич ждал графа Лопухина, пообещавшего, что вот-вот вернется. Очень скоро ждать стало невмоготу, и Михаил Константинович начал раздумывать: а не подняться ли и ему наверх? Раздумывая, он выпил три рюмки и решил пока остаться.
Граф все не шел. Со скуки цесаревич выпил еще, потом стал звать Лопухина, послал было за ним дворецкого – и тут в «Победослав» попало по-настоящему. Загрохотало так, что цесаревич ни на миг не усомнился: корвет разваливается и уже тонет.
Однако слух не улавливал ничего похожего на панические вопли, под дверь каюты не просачивались струйки воды, и мерзостные трюмные крысы не спасались табунами от потопа, прыгая куда повыше. Михаил Константинович твердо знал, что крысы просто-таки обязаны это делать, а посему, выглянув в коридор и не заметив спасающегося крысиного поголовья, успокоился, вернулся и выпил еще.
Попадания следовали одно за другим, но цесаревич более не беспокоился. Даже когда машина остановилась, а в иллюминаторе совсем близко замаячило незнакомое судно, приближавшееся с явно враждебными намерениями, он нисколько не обеспокоился. По-видимому, происходило именно то, что должно было происходить. Разве славные русские матросики дадут в обиду наследника престола? Сейчас произойдет что-то такое, отчего пираты сломя голову побегут назад в свой Рейкьявик, как обещал граф. Непременно должно произойти!..
И произошло! «Победослав» содрогнулся от бортового залпа, а потом содрогнулся сильнее от ответного снаряда. Еще один разрыв – совсем рядом! Взвизгнув, цесаревич отпрянул от иллюминатора. Хотелось бежать, но куда? Наверху еще страшнее, а внизу, пожалуй, утопнешь раньше всех, когда корвет пойдет на дно…
Но корвет не пошел на дно. Не побежали и пираты – побежал «Победослав». Переборки теперь вздрагивали гораздо реже, зато надоедливо вибрировали, выдавая отчаянные усилия машины.
Цесаревич чертыхнулся и выпил еще.
Потом еще.
Через некоторое время, уже чувствуя сильную качку, он все-таки попытался покинуть свою каюту. Надо было выяснить, что, собственно, происходит, ибо его беспардонно оставили в неведении. Никто не бежал к цесаревичу с докладами. Все надо было делать лично. Ни на кого нельзя положиться! Нет, это уже форменное свинство!
Бронзовая дверная ручка уворачивалась, нипочем не желая быть схваченной, но настойчивость цесаревича все превозмогла. Михаил Константинович потянул за ручку.
Никакого эффекта.
Потянул сильнее.
Без толку.
Возможно, произошла ошибка. Вероятно, дверь открывалась в другую сторону. Цесаревич толкнул ее с легкой досадой.
Дверь не открылась.
Михаил Константинович нервно задергал ручку туда-сюда. Затем забарабанил в дверь кулаками. Барабанил он долго.
С тем же успехом он мог барабанить в броневой пояс.
Что с дверью?!
Догадка – заперли! – все сильнее стучалась в рассудок, но примириться с этой догадкой цесаревич никак не мог. Его, наследника российского престола, без пяти минут самодержца огромной страны – заперли, как школьника!