Исландские сказки
Шрифт:
Со временем люди утратили всякую надежду на избавление, — но вот однажды весной в Эйрарбакки приехал Эйоульв Магнуссон, школьный учитель, а про него говорили, что он знаком с колдовством и умеет слагать магические стихи. Тогда все обратились к нему и попросили дать им какое-нибудь действенное средство против нечисти, а за то пообещали заплатить ему. Говорят, сначала Эйоульв не обращал на эти просьбы внимания, но его так умоляли, что он пообещал на время избавить их от этих визитов. Ещё говорят, что Эйоульв взялся бороться с призраком, прочёл над ним несколько весьма крепких стихов и наказал ему безвылазно сидеть на островке Драунгей девять лет. А вот один из стихов Эйоульва; этот, судя по всему, меньше всего похож на заклинание:
Мой приказ тебе: Поди-ка Прочь отсель чуть свет Да сиди на Дрангей диком Девять долгих лет!За больший срок Эйоульв не ручался. Так что жителям Стокксэйри придётся быть готовыми к следующему посещению таинственного гостя в 1901 году.
(перевод Ольги Маркеловой)
Сон Эрленда Стурлусона
Зимой 1831
75
Торгейр Годи Светлого Озера — одна из известнейших личностей в истории Исландии, языческий жрец (годи), в 1000 году на тинге принявший судьбоносное решение объявить страну христианской, дабы избежать гражданской войны между сторонниками старой и новой веры.
Тут я осмотрелся вокруг и вижу длинный и довольно-таки узкий камень. По форме он напоминал восьмигранную надгробную плиту, наверно, в нем было шесть — семь локтей длины. Он лежал с севера на юг. На нем была надпись, не выбитая, а скорее, выпуклая, как на латунных изделиях, формовом хлебе или старинных вальках для белья и тому подобных резных предметах. На каждой грани было по две строчки. Надпись шла с юга на север, и чтобы прочитать её, надо было стоять или опуститься на колени с восточной стороны камня. Женщина в моем сне велела: «Читай это». Я ответил: «Я, наверное, не смогу». Тогда она сказала: «Я тебе напомню; хотя этого, наверно, не потребуется».
Я начал читать и подумал, что не смогу перевернуть камень, чтобы прочитать всю надпись по кругу. Но едва я попробовал, как у меня всё получилось. Хотя он и оказался лёгким, я всё же был уверен, что это именно камень, а не кусок доски или бревна. Про надпись я могу сказать только, что читать её было легко, и я проговаривал её снова и снова, пока не выучил наизусть. После этого я поднялся, — а женщина тут же исчезла или растаяла как дым или пар, — и камень тотчас пропал.
Я проснулся не сразу, а чуть погодя. Тогда я стал вспоминать сон и то, что смог запомнить из надписи на камне. Вот что это было:
Во время оно одна владела Землёю здесь я в цветущем крае; Звенели песни здесь под Горою. Под землёю я клад зарыла; Заберёшь ты его, мой родич, Но не потомки прочих родов. От неволи я избавлюсь, И скажу я тебе спасибо. Я хочу, чтобы знал ты это, Всё запомнил и обдумал. Имя мне — Марья Эггертсдоттир, Эрлендом сын мой звался. Мужа рано я схоронила, Он погиб в пучине бурной. А затем я зарыла злато, Сберегая для потомков. Сомневалась в своей затее, Но судьбы я своей не знала. Воспитать я хотела сына Верным мне, но вышло иначе: Стал беспутным безумный отпрыск, Сам завёл же семью большую. Ненавидел меня невежа, Матери — жалел кусок он. Восемьдесят шесть минуло вёсен — Хворь меня свела в могилу. Пришёл повеса к моей постели, Знать захотел, где злато скрыто. Отвечать я отказалась: Обладать им он не достоин. Пусть никто не владеет кладом, Лишь одни мой любимый родич, Окрещённый именем Эрленд, Кто отца потерял недавно, Пожилого, мне ровесника, Кто сильно пекся о престарелом До последнего денёчка. Я отдам такому все деньги, Но не дурню и не невеже, Пусть мне даже ждать придётся, И наказ мой исполнить трудно. Опочила в тоске я черной, Получила приют последний Тут на Озере на Светлом. Пять веков с поры той минуло да и восемь лет впридачу. Только мыслью возвращалась Я к запрятанному злату. Суждено мне следить за кладом — Не видать мне в гробу покоя! Но пророчество сбылося, Обрету теперь я отдых. Ты — тот самый, кто так пёкся Об отце до самой смерти. Ты отныне владеешь кладом! И тебя бы я попросила Поселиться под Горою. Переедешь — не пожалеешь: Ведь земля за этим склоном Принесёт тебе удачу. Даже если твои руки Не коснутся этого клада, — Всё одно мне облегченье. сон меня ждёт в земле освященной, А теперь я с тобой прощаюсь.Это то, что я запомнил в точности и записал здесь, ничего не прибавив и не убавив. Сон показался мне необычным, историческим, — и я рассказал его одному человеку.
Тогда я услышал легенды и истории о том, что возле Горы будто бы видели, причем неоднократно, огни, которые, по поверьям, указывают на зарытый клад. Однажды какой-то человек проходил мимо этих мест ночью. Было пасмурно, но безветренно. Он увидел огонёк возле хутора на Горе и подумал, что, наверно, это загорелось сено или дом, а хозяева спят. И он с самыми лучшими намерениями заторопился туда, чтобы в случае чего прийти на помощь. Но когда он добежал до того места, огонёк исчез. Он обошёл хутор и все постройки кругом, но ничего не заметил, подумал: «Как странно!» и пошёл своей дорогой.
К моему сну можно добавить вот что: летом перед тем у меня умер отец, а ему было, по его словам, 86 лет, и он жил со мной 13 лет. И ещё: хуторяне с Горы ходили в церковь на Светлом озере с тех самых пор, как она была построена, а в стране принято христианство. Больше здесь ничего не известно.
Многие посчитали это знаком, что я должен поселиться на Горе. Но я не стал верить этому вздору и продолжал жить в Рёйдау до 1852 года, и не жалел об этом. А других подобных снов мне не снилось.
(перевод Ольги Маркеловой)
Привидение в горном убежище в Тунгудаль
В старину в долинах Рейдарфьорда построили убежище для путников; оно стояло на дне долины Тунгудаль (Долина песчаной косы) за рекой Сленья, где прежде был хлев на летних пастбищах, чуть к востоку вверх по реке Тунугдальсау, там, где она спускается в небольшое ущелье. Это горное убежище сначала представляло собой хижинку со стенами из дёрна и камней и предназначалось для путников, едущих из округа Фльотсдальсхерад в торговый городок в Брейдавике, который сейчас уже много лет как заброшен. Он стоял в самом устье Рейдарфьорда. Потом торговать начали в Сейдисфьорде и Эскифьорде. А когда в XIX веке ездить в Эскифьорд стало всё больше народу, домик отстроили снова, теперь уже из дерева, и сделал это, если верить рассказам старожилов в наше время (в 1904) Сигурд Бондарь. Постройка получилась гораздо прочнее, чем раньше, в ней был чердак и кровати. Там могло поместиться много народу, ведь в те времена по тем местам проезжало немало людей; там между хуторами была дорога на тинг, и по пути в город зимой и летом многие напивались. С самого начала на этой дороге часто случались несчастья, гибли люди: или замерзали, заблудившись на хейди, или умирали как-нибудь по другому; со временем у дороги стало полным-полно привидений. Возле ущелья при реке Тунгуау, книзу от убежища, говорят, хозяйничали тролли, да и в ущелье при реке Сленья, поодаль от убежища, тоже было нечисто. В конце концов и в самой хижине обосновалось какое-то привидение или выходец с того света, и оно часто давало о себе знать. Когда путники ночевали там, они нередко заболевали, а стоило лечь спать, как на чердаке, внизу слышался стук и гром и непонятная возня. О привидении в горной хижине сложили много рассказов. Но сейчас большинство из них забыто.
Одного человека звали Сигмунд Рустикссон, он батрачил в разных местах в округе. Он был смел и вынослив, остёр на язык и настолько неутомим, что, как говорят, мог бежать весь день без остановки. Однажды зимой он куда-то ехал по долине Рейдарфьярдардаль, и ночь застала его в горном убежище. Он постелил себе на чердаке и подумал, что неприятно оставаться одному в темноте, когда на дворе пурга и мрак, а о доме идёт дурная слава. Он закрыл люк на лестницу, лёг и попытался уснуть, — но не смог. Вдруг он услышал во дворе шум, а потом дверь хижины распахнулась и от сильного удара стукнулась о стену. Сигмунд обрадовался и подумал: «Наверно, пришёл какой-нибудь путник. Вдвоём будет веселее». Но это оказалось не так: вошедший шумел, гремел и возился внизу, а на чердак подниматься и не думал. Так продолжалось долго. Возня была такая, что все доски трещали. Сигмунд сперва рассердился, а потом подумал: надо подождать, вдруг это окажется сам местный призрак. Через некоторое время шум приблизился к лестнице и стал подниматься вверх, потом крышка люка резко открывается, и по лестнице на чердак движется какой-то мерзкий лоскут белого цвета. Сигмунд думает: «Нет уж; шалишь!» — быстро подходит к привидению и грозно произносит: «Да провались ты прямо в кромешный ад без окон и дверей, где лёд звенит, котёл кипит и стон стоит!» От таких неласковых слов привидение содрогнулось, поспешило убраться вниз, — и принялось бушевать там, как прежде. А Сигмунд разошёлся, спрыгнул за ним и закатал рукава. «Убирайся отсюда к чёрту!» — заорал он. Но нечистый не послушался, а наоборот, яростно накинулся на него. Сигмунд дал ему отпор, — и пошла борьба. Тут Сигмунд чувствует, что не может как следует ухватить своего соперника: когда он уже решил, что подмял его под себя, тот вывернулся и снова набросился на Сигмунда. Легко понять, что боролись они долго, до самого рассвета; а потом привидение вырвалось от Сигмунда, бросилось вон из дому и скрылось в ущелье. А Сигмунд без чувств повалился на пол от изнеможения и усталости.
Утром в хижину вошли путники и застали его в таком состоянии. Он рассказал, что случилось, поехал с ними домой и скоро оправился после этого происшествия. Он прослыл отчаянным храбрецом. Позднее он рассказал об этом своем приключении трактирщику Эйнару Хинрикссону, и тот подтверждает, что эта история изложена здесь верно.
Про другого человека тоже рассказывают, что у него вышла примерно такая же схватка с этим мерзавцем. Привидение всегда устраивало путникам разные пакости.
Йоун Эйнарссон, бонд с хутора Видиветлир что в начале долины Фльоутсдаль, человек необыкновенно честный и не робкого десятка, однажды зимой был вынужден заночевать в этой хижине, вместе с другим человеком. С ними была собака. Йоун и его попутчик возвращались из тороговой поездки в Эскифьорд, были сыты, пьяны и в хорошем настроении. Едва они расположились в хижине, как пёс принялся выть и рычать, и ощетинил шерсть на спине. А потом он отскочил от дверей к стене и забегал вокруг них, словно собрался их защищать. В тот же миг товарищу Йоуна стало плохо, так что Йоун не мог отойти от него ни на шаг. Так продолжалось до рассвета, и тут Йоун вскочил, начинает шарить руками по дому и велит этому нечистому провалиться куда поглубже. В тот же миг у другого путника всё как рукой сняло, а пёс затих.