Испанец
Шрифт:
– Нет, - так же резко и решительно ответила Марина, глядя в ошарашенные глаза матери. – И продавать мы ее не будем. Я сама там буду жить. Это мое жилье.
Кажется, Марина догадалась, зачем мать хотела продать жилье; поняла; вспомнила; машина – она хотела дорогую, новую машину, не скромную старнькую «Мазду», а такую, чтобы… ух! Чтобы все соседи попадали с лавочек и балконов от зависти, когда Елена Петровна, торжествуя, садилась бы в нее!
Поэтому и отец не возражал; в глубине души он был вовсе не портив такого приобретения, и прекрасно понимал, что большую часть времени именно он
Отказ Марины подчиниться произвел эффект разорвавшегося снаряда; и мать, и равнодушно молчавший до сих пор отец подскочили на ноги и принялись кричать, да так, что Марина малодушно подумала сдаться и уступить.
– Квартиру ей! – сердито выкрикивал отец. Марина почти позабыла, какой у него голос; с отцом она не разговаривала вообще – о чем? Он был вечно занят, вечно чем-то озабочен, да и времени побеседовать с дочерью у него не было… А теперь, слушая его, Марина с удивлением отмечала, что интонации голоса у него точь-в-точь, как у матери. Словно Елена Петровна одновременно говорит и за себя, и за него. Смешно… - Не заслужила еще! Ишь ты, сопля зеленая! Ни дня еще не работала, а ей квартиру! Ты иди, заработай ее! Узнала бы сначала, как они, деньги, достаются!
Отец сердито сверкал темными глазами под сердито нависшими на них седыми бровями, и Марина с удивлением поняла, что он говорит так, словно она у него что-то в очередной раз просит, а он ей отказывает ввиду якобы непомерной дороговизны ее запроса.
– Зачем тебе квартира? – зло, с напором, вещала мать. – У тебя что, семья, дети? Ну, зачем?
Говоря все это, мать как-то совсем выпускала из виду свои многочисленные охи на тему «когда же ты от нас съедешь и будешь жить своей жизнью».
«Квартиру продадут, денежки фукнут, - с кривой ухмылкой думала Марина, выслушивая вопли родных, - и заведут старую песню по новой. Когда же ты уберешься… и ни тени мысли помочь мне устроить мою жизнь. Ни капли желания помочь. Сама. Все должна сама! Так они учили? Вот я и делаю… сама».
А еще ей вдруг вспомнился Игорь.
Ее Игорь, с которым она вынуждена была встречаться либо на улице, либо в своей комнате в квартире родителей . И это бы неловко и стыдно. А ведь можно, наконец, устроить свою жизнь с ним. Будет жилье – и он уже не станет ломать голову над тем, куда привести свою невесту.
«Да, Игорь. Мой любимый, мой хороший, мой единственный Игорь. Он не должен испытывать чувства неловкости и таиться, как вор, тоже не должен. Я для него это сделаю. Не только для себя – для него!»
Мысли о любимом человеке придали ей сил, Мрина поняла, что не уступит матери с отцом даже если ей придется драться.
– Квартира бабушки теперь моя, - так же зло, как мать, рявкнула Марина, краснея от подкатывающих к глазам слез. – Вы же хотели, чтоб я жила отдельно? Вот! Ваша мечта сбылась!
– Ох ты, какая умная! – язвительно и насмешливо протянула мать, уперев руки в боки. – За наш счет!..
– Это бабушкина квартира, - произнесла Марина твердо, перекрывая все крики и визги своим внезапно ставшим таким твердым и звучным голосом. – А не ваша. И завещала она ее мне, а не вам. Вселюсь сегодня же и замки поменяю. Всего хорошего!
Глава 3. Куда делся Игорь?
На прощание, наматывая шарф на шею и кое-как, набекрень, нацепив шапку, мать ехидно, даже трясясь от злобной радости, произнесла:
– Ничего-о-о-о… Ничего. Сама приползешь!
Марина посмотрела в ее злобно-радостное лицо, на ее трясущиеся щеки, покрасневшие от стыда и гнева, и горько усмехнулась. Это мать? Это – ее мать?.. Вот это злорадствующее, предвкушающее Маринины трудности – это мать?..
Девушка чувствовала себя оплеванной, униженной, все тело от стыда ломило, словно родители ей надавали пинков. Марина знала, на что рассчитывала мать, и от этого становилось еще унизительнее и горше.
Марина работала уборщицей в одной маленькой конторе и получала гроши. «Молодого специалиста», только выпустившегося из университета, со знанием языков и красным дипломом брать на работу не спешили. Девушка оббивала пороги всех подряд заведений, чтобы хоть как-то устроиться получше, но всюду ей отвечали «мы перезвоним», и на этом собеседование заканчивалось. Мать, глядя на уставшую, промерзшую дочь, возвращающуюся поздно вечером с очередного собеседования, всегда задавала один и тот же вопрос гадким, масляным голосом:
– Что, и там тебя не оценили?
Голодная и измученная, Марина лишь торопливо кивала головой и торопилась как можно незаметнее прошмыгнуть в свою комнату, а мать устало всплескивала руками, заводила к потолку глаза, тяжко вздыхала… как будто безо всей этой пантомимы нельзя было обойтись! Как будто без ее страдальческого вида Марине не было трудно и нестерпимо больно!
Но, похоже, мать не знала, что такое сочувствие и поддержка; спешно закрывшись на щеколду, Марина с отчаянием слышала материны причитания, ее долгие выговоры, которые на говорила вроде как в никуда, но адресуя их дочери.
– Учили, учили – выучили, - с горькими вздохами говорила мать. – И еще десять лет на нашей шее просидит…
Тот факт, что Марина работает и сама себя обеспечивает, хоть плохонько, но все же, мать из виду упускала. Она презрительно морщила губы, глядя на обновки, которые приносила домой девушка, потому что вещи были очень простые и дешевые, и Марина в очередной раз испытывала причитающуюся ей порцию стыда – за то, что работает кем попало, за то, что не смогла устроиться тотчас же после выпуска, как ее подружки, и получает копейки, за то, что «на старости лет не помогает матери»…
Бабушкину квартиру на ее крохотную зарплату содержать было дорого. Очень дорого. Это девушка прочла в веселых глазках злорадно посмеивающейся матери. Это означало питаться одним «дошираком» - фактически голодать. Сколько протянет Марина? Месяц, два?
Измученная, замерзшая в не самой теплой куртке, уставшая, натягавшаяся на работе ведер с водой, сколько она протянет на пластиковой лапше? Как скоро она приползет к матери за помощью и сама отдаст ключи от квартиры, которую так яростно сегодня отстаивала? Сколько слез прольет и проглотит от унижения, когда мать раз за разом ее станет спускать с лестницы и гнать туда, в пустой дом, где девушке придется провести очередную голодную ночь?