Испания. История страны
Шрифт:
Долгий кризис (1917)
Первая мировая война оказалась хорошим стимулом для испанской промышленности, которая снабжала товарами обе соперничающие стороны. Рост объемов экспорта привел к повышению розничных цен на местном рынке, а доходы малообеспеченных свела на нет усиливающаяся инфляция. Затем случился внезапный крах экспорта вкупе с накоплением товарных запасов — в связи с немецкой блокадой Северной Атлантики с 1 февраля 1917 года; сиюминутный успех обернулся рецессией и общим недовольством. Прибыль, полученную от экспортных операций, благополучно растратили (вместо того чтобы инвестировать), и с началом рецессии испанские компании поспешили к государству за субсидиями. Однако государство само находилось, так сказать, не
Политическая формула Кановаса дель Кастильо, основа конституции 30 июня 1876 года, выработала свой ресурс, ведь она опиралась на двух «китов» — развитие и стабильность. На местах все выглядело так, будто страна вот-вот изберет новую политику, способную обеспечить единство нации и всеобщее участие в восстановлении экономики. В начале лета 1917 года, в разгар экономического спада, Испания узнала о русской революции и о вступлении США в войну; вдобавок разгорелся теоретический спор относительно того, какой европейской модели Испании нужно следовать, чтобы догнать другие европейские страны. Рабочие кружки, военные хунты, политические движения и промышленная и торговая буржуазия заигрывали друг с другом под лозунгом сопротивления олигархам. Каталонская промышленная и торговая элита винила во всех бедах страны землевладельческую и финансовую группировку из центра и препятствовала попыткам ввести «налог на доходы от нейтралитета», утверждая, что это атака Кастилии на каталонские свободы.
АРМИЯ СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ: КОНСЕРВАТИВНЫЙ КАТАЛОНИЗМ
Перспективы коалиции сил были весьма туманными. Если подобное желание и вправду имело место, всеобщая забастовка 13 августа исключила армию из числа потенциальных союзников; военных примкнули к своим «историческим» партнерам, короне и правительству. Вожаков забастовки арестовали, а солдаты за какие-то десять дней подавили все очаги недовольства. Каталонские парламентарии, которые заседали в ратуше Барселоны с 5 июля, когда были распущены кортесы, не теряли времени и объявили, что никак не связаны с рабочими.
Главная потеря кризиса 1917 года — утрата принципа смены власти, когда либералы и консерваторы чередовались у кормила, наследуя друг другу. Альянс землевладельцев и торговой буржуазии периода реставрации призван был учесть новые экономические интересы и восстановить социальный и экономический статус армии. Среди армейских чинов наибольшее недовольство выражали офицеры среднего ранга, полковники и майоры, чей доход сильно пострадал от инфляции; однако, как они заявляли в свою защиту, реальной причиной была уязвленная гордость — ведь армия проиграла колониальную войну не в последнюю очередь из-за отсутствия поддержки государства. Так как власть очевидно пренебрегала их интересами, они решили взять ее в свои руки. Когда всеобщая забастовка завершилась, армия, на основании полномочий ее верховного главнокомандующего Альфонсо XIII, начала фактически управлять страной.
Каталонские парламентарии, промышленная и торговая буржуазия Барселоны и Региональная лига Прата были одинаково напуганы возможностью революции, так что всех их можно было легко привлечь на свою сторону, пообещав те или иные значимые должности. Камбьо, лидер каталанистов в Мадриде, настаивал на политической реформе и согласился подписать «секретный пакт», по которому (согласно Джеральду Бренану) Кастилия становилась экономическим данником Каталонии, тогда как Каталония оставалась политическим данником Кастилии. Этот пакт был воспринят как провал Лиги и питал республиканский радикализм, который утвердился в политике Каталонии в 1930-х годах. В последующие пять лет центральному правительству приходилось учитывать не только позицию армии, но и мнение Каталонии, пока политический истеблишмент пытался возродить хотя бы видимость монархически-парламентского правления.
Армия и каталонская буржуазия с ее экономическими интересами и политическими устремлениями нашли общий язык, однако это не означало, что порядок удалось навести по всей стране. Лидеры старого режима (Маура, Романорес, Камбьо), даже при поддержке короны и армии, не могли сформировать жизнеспособное правительство. Тем временем реформисты и радикальные республиканцы, социалисты и рабочие кружки отказывались подчиняться альянсу консервативных интересов и политиков-реставраторов, пренебрегающему конституцией. Воинственность рабочих нарастала, ведь условия жизни ухудшались, а заработная плата сокращалась из-за послевоенной рецессии, охватившей все районы страны. Рабочие объединялись в профсоюзы, особенно их привлекала Национальная конфедерация труда, которая к 1919 году имела 700 000 членов, более чем втрое превосходя численностью второй по значимости профсоюз, ряды которого также возросли втрое. Именно тогда социализм начал завоевывать сторонников среди сельскохозяйственных рабочих юга, которые прежде хранили верность анархо-синдикализму.
«МУТНЫЕ ГОДЫ» (1917-1923) И АФРИКАНСКИЕ БЕДЫ
Годы после 1917-го — один из наиболее конфликтных периодов в истории Испании. Этот конфликт охватил всю страну, и сравнить его можно разве что с гражданской войной 1930-х годов. Политическая власть в Мадриде ослабла из-за череды кризисов. В Андалусии крестьяне восстали против крупных землевладельцев и захватывали их земли; это так называемое «большевистское трехлетие» (1918-1921). В Барселоне в 1919 году забастовка работников «Канадьенсе» (канадской электрической компании в Каталонии) ознаменовала четыре года политического террора с 700 жертв, среди которых были премьер-министр Дато и Сальвадор Сега, умеренный профсоюзный лидер, пытавшийся утихомирить наиболее жестоких каталонских анархистов. Улицы Барселоны стали театром военных действий между профсоюзами и отрядами федерации работодателей, между бастующими и штрейкбрехерами.
Даже армия не могла восстановить закон и порядок, поскольку вела чрезвычайно дорогостоящую и непопулярную войну против племен рифов. Испания приняла протекторат над Марокко от Британии в 1912 году, чтобы помешать Франции захватить все побережье. С самого начала общественное мнение было против этого «колониального авантюризма», который истощал казну и отбирал жизни испанских солдат, что гибли во имя личных интересов ряда политиков и амбиций высших военных чинов. В самый разгар внутренних столкновений, всего через 23 года после уничтожения испанского флота в тщетной попытке спасти империю, пришла весть о военной катастрофе, которая потрясла нацию. Двадцать первого июля 1921 года генерал Сильвестре, его штаб и около 14 000 солдат погибли при Аннуале во время панического бегства от уступавших им численностью мавританских племен под командованием Абд аль-Кри-ма. Почти 7000 солдат ожидала та же участь, когда мавританцы окружили крепость Монте-Арруит. Город Мелилья единственный удалось спасти от разрушения. Легко представить, насколько элита страны погрязла во взаимных обвинениях, перекладывая друг на друга ответственность за крах армии и Испании в целом.
Дон Мигель Примо де Ривера: «железный врач»
Общественное мнение требовало тщательного расследования обстоятельств катастрофы, угрожавшей погубить не только армию, но и саму корону; отовсюду сыпались обвинения в коррупции, дурном управлении и фаворитизме. Тринадцатого сентября генерал-капитан Каталонии дон Мигель Примо де Ривера, при полной поддержке каталонской буржуазии и с согласия Альфонсо XIII, объявил себя главой «военного директората», готового спасти страну от «махинаций продажных политиков». Мнимая стабильность реставрации рухнула, как карточный домик, и никто не осмелился подать голоса в его защиту. Символично, что дон Мигель засвидетельствовал гибель системы, которую помог ввести в декабре 1874 года его дядя дон Фернандо, капитан-генерал Новой Кастилии.
Страна, включая старую политическую элиту, вероятно, вздохнула с облегчением, ибо сложно было вообразить, что дела могут пойти хуже, чем в прежние годы (1902-1923, тридцать три кабинета). От Примо де Риверы ждали авторитарного руководства, необходимого для восстановления порядка и возврата Испании на путь прогресса. Желание видеть во главе государства сильную личность, «железного врача», который искоренит политическую фракционность и экономическую корысть, витало в воздухе с времени сокрушительной катастрофы 1898 года. Дон Мигель был смел и независим в суждениях, отличался прямотой и рыцарским духом, что располагало к нему людей. Даже его ночные похождения многим пришлись по душе, люди поговаривали, что и сами не прочь поразвлечься, будь у них власть и положение их кумира.