Шрифт:
Нина Горланова
Испанская ночь
Неважно, кто был первый муж Аллы, а важно, что в середине сентября 2001 года она со вторым мужем сидела в Барселоне на автовокзале. Ровно в полночь! Они опоздали на свой автобус. Рядом расположился испанский бомж, а может, не испанский: его улыбчивое молчание не давало возможности что-то определить. Арабы какими-то знойными выкриками поселяли в воздухе тонкие образы своих изначальных пустынь. Вдруг они заспорили, побежали, ликуя...
– Опять, что ли, где-то террористы врезались на самолете в небоскреб?!
– спросила Алла то ли у мужа, то ли у судьбы.
Но в ту же секунду
Аллу предупредили, что евреям после 11 сентября нежелательно находиться рядом с арабами. Но так случилось, что в Толедо она затемпературила и стала тихая, как родник, и горячая, как вулканический источник. Когда муж положил ей на язык ложку йогурта, тот зашипел и запенился! И не было денег доехать до гостиницы.
Но это не история о бедных российских профессорах. Ни в коем случае! Надоели всем истории про бедных российских профессоров. Да они в прошлом уже, слава Богу! Деньги были, но в крупных купюрах (последнюю мелочь потратили в аптеке на аспирин). А сколько они слышали рассказов про испанских таксистов-полубандитов: им только покажи стодолларовую бумажку скрутят и поставят карманы на ноль.
Автовокзал от переполненности арабами такого шоколадного цвета, что Алле казалось, будто шоколаду переела. А араб, наверно, думает про европейцев: так много белой кожи, словно сыру переел... Вскоре появился один негр, похожий на русского мужика в негативном изображении. В общем, самым родным казался бомж, кактусовидный мужчина - почти без шеи. Лицом он походил на хорошенького бегемотика.
Вся надежда была вот на что: арабы могут не понять, что Алла еврейка, а примут за испанку, ведь во время путешествия часто так случалось. Некогда в Испании жило много евреев, и образовался усредненный донкихотский тип лица: тонкие черты, ахматовский нос, смуглая кожа... Муж Аллы - по матери эстонец - внешность имел почти арийскую.
В общем, все равно нужно дотянуть как-то до утреннего автобуса. Алла сняла туфли и переобулась в тапочки. "Европа нам дом родной", - пошутил муж. И это была единственная шутка. Дальше стало совсем уж невесело.
Вдруг народ стал исчезать! К нашим профессорам подошли двое полицейских: помещение закрывается на дезинфекцию до пяти утра, и все должны покинуть его. Алла пыталась нащупать донкихотские струны у стражей: я больна (и даже показала свои зеленые тапочки). Но думать, что любой испанский полицейский - идальго - это то же самое, что искать в России сейчас доброго Ивана-дурака. Он, конечно, встречается, но не в лаптях и не на печи.
Когда иссяк общий испанско-английский тезаурус, полицейские знаками показали, что дезинфекция их здесь задушит. Они выпучивали глаза, задерживали до багровости лиц дыхание и высовывали по очереди языки. Алла видела когда-то сериал про испанских полицейских: там они такие же, как бы так сказать помягче, артистичные, но в то же время свеженькие, будто бы их выпускали на специальной фабрике. А эти оба сжамканные, с мешками на лицах, видимо, беспрерывно пьют кофе и курят.
И вот стеклянные расходящиеся двери захлопнулись за спиной.
Огромная испанская ночь... почему-то с сильным запахом маринованных огурцов,
Пели цикады, но их сразу не стало слышно, как только арабы закричали, побежали куда-то, опять ликуя. У Аллы от их криков дрожали барабанные перепонки: казалось, что в ушах много перепонок. Зачем мы сюда поехали, чего нам не сиделось дома! Господи. Господи. Но разве мы могли знать, что 11 сентября террористы будут на самолетах врезаться в американские небоскребы?
Арабы вернулись откуда-то с картонными коробками. Значит, на этот раз они ликовали, потому что кто-то из своих разведчиков удобств сказал им про картон... Все стали укладываться на ночлег, аккуратно сплющивая коробки.
Муж Аллы подошел и по-профессорски робко потянул одну коробку к себе, и они вдвоем сели на нее - пятки на мостовой... А бомж устроил себе буквально комнату у самой стены автовокзала. Оказывается, у него такая сумка, которая чудесным образом превращается в постель!
Испанский клошар оставался единственным центром спокойствия. Когда он начал клянчить сигарету у мужа Аллы, их это даже отвлекло от переживаний. Золотым жестом гранда "хорошенький бегемотик" стал показывать: хочу курить. Получив две сигареты, одну спрятал и как будто решил, что слишком много нагружать людей не стоит. Прикурить пошел к арабам. Молодой араб, бурля одной рукой по поводу предстоящей радости ночлега, а свою пушкинскую верхнюю губу вскидывая чуть ли не на лоб, другой рукой сунул бомжу газовую зажигалку и выбил бы ему зуб, если б тот ловко не отшатнулся...
На минуту снова стали слышны цикады с их азбукой Морзе, потом они перешли на пиление, словно пилили саму ночь. Муж Аллы зачерпнул из прошлого устойчивости в жизни, начав вспоминать, как поступал на журфак МГУ и его спросили, какого рода в русском языке "шимпанзе". Предполагали, что безродный космополит ни за что не ответит. А Соломон и вправду не ответил. Зато в Перми поступить удалось без большого труда. Конечно, к русскому языку у него сильно любовь-то подрезали, поэтому пошел на географический.
Несмотря на долгую Соломонову притчу, ночь не сильно укоротилась. Поэтому Алла в ответ начала вспоминать, как однажды ночью, перед экзаменом, вдруг все общежитие дико захотело есть. Рядом был вокзал Пермь-вторая, там буфет работал круглые сутки. Когда Алла поставила стакан с кофе на столик, к ней подошел мужик и сказал: "Пойдем!"
– Куда?
– Как куда? Ты что тут делаешь?
– Учусь.
– Дура! Учатся на Комсомольском проспекте, а здесь работают.
Принял ее за ночную бабочку... Больше она никогда не ходила ночью в вокзальный буфет.
Полдесятка такси стояло в ожидании пассажиров, все шоферы собрались у первой машины и играли в карты. Иногда они тоже ужасно кричали, но как-то более предсказуемо. А вот арабы вдруг завопили, тыча пальцами в сторону Аллы, ну совершенно ни с того ни с сего! Потом крепкий молодчик вскочил и целеустремленно куда-то побежал. Запнулся, упал, попинал ногой испанскую мостовую, которая так себя ведет, и исчез в зыбкой серебристой тьме.
Алла с мужем срослись руками, не зная, что еще сделать в такой ситуации. Если бы холод, который их охватил, овеществился, то вокруг все бы арабы, и оливы, и цикады покрылись изморозью.