Испанская новелла Золотого века
Шрифт:
И обратился коррехидор к дону Дьего со следующими учтивыми словами:
— Горестно мне, сеньор дон Дьего, видеть здесь вас, истинного кабальеро, но, к слову сказать, истинными кабальеро надлежит быть и тем, кому вменено в обязанность вершить правосудие, меж тем они часто грубы и неучтивы, и вижу я в этом не что иное, как свидетельство низкорожденности. Увы, не всем еще ясно, что не дозволено властям оскорблять высокорожденных, ибо именно они столпы общества и несть числа желающим управлять им, но сколько мало желающих защитить его. А потому, заметьте все, как тяжко бывает в иных случаях следовать долгу.
Молчаливо согласились присутствующие с этими рассуждениями. Меж тем началась суматоха, ибо сбежался весь дом.
Завидев эту толпу и почитая
— Знайте же те, кто здесь присутствует, и пусть знают все: коли истина не восторжествовала и не разверзлись небеса, чтобы покарать неблагодарного, то скажу я вам, что это я убил моего друга и твоего сына в честном бою, я лишил тебя в старости последнего утешения.
Поднялся тут страшный шум, по лицам одних текли слезы, ошеломленно молчали другие, несчастный отец оплакивал покойного сына, а донья Ана — супруга, донья Исабель кляла свою злополучную изобретательность, отнявшую у нее брата и возлюбленного. В замешательстве пребывали коррехидор и дон Санчо, до глубины души потрясенные всеобщим горем. Но дон Дьего продолжил речь:
— Да не ужаснет вас признание мое, ибо никакие испытания не могли со мной сделать того, что вмиг сотворила разбившаяся надежда, и, знайте, жизнь мне отныне постыла.
Горечью переполнены были сердца присутствующих, когда коррехидор уводил дона Дьего. Но пуще всех затужила донья Исабель, которую неожиданное происшествие повергло в смятение. Считая, что ее возлюбленный все равно безвозвратно погубил себя, и пытаясь спасти в людском мнении его честь — высокородным женщинам более свойственно печься о чести, нежели о жизни, — сказала она отцу:
— Господин мой, по вашей воле увели в тюрьму дона Дьего, а стало быть, и мне не жить. И хоть и правдоподобно с виду его признание, не верьте тому, что убил он брата, ибо судьба, насылая на людей несчастья, туманит им рассудок, выдавая обман за истину. Признаюсь, я действительно помышляла выйти замуж за дона Дьего и в том винюсь, ибо это и явилось причиной столь тяжких последствий. Хочу все же сказать, что, помимо помыслов, я ничем не нарушила заповеданных от Бога правил. Весть о свадьбе с доном Санчо, которой ты так желал, дошла до сеньора дона Дьего, и, распаленный ревностью, на беду мою, явился он в наш дом с единственной целью погибнуть.
Все присутствующие очень взволновались признанием доньи Исабели, а больше всех отец, винивший донью Исабель не столько в слабодушии, сколько в нерешительности.
Тем временем коррехидор, исполняя надлежащим образом свои обязанности, на основании прежних свидетельств, а также нынешнего признания счел вину дона Дьего доказанной и спустя несколько дней приговорил его — и приговор утвердили — к обезглавливанию. Не помогли мольбы и доводы отца потерпевшего. Оставалось дону Дьего готовиться к неизбежному, и стал он ждать его; меж тем донья Исабель проплакала все глаза, ибо любила его больше, нежели самое себя. По настоянию отца, желавшего уберечь ее от пересудов, на которые в таких случаях очень падки люди, монахи, допускавшиеся к дону Дьего, повелели ему не уклоняться от исполнения долга по отношению к донье Исабели. Таковым было желание отца, и подтолкнуло его к этому бесстрашное признание дочери. А когда дон Дьего с полной готовностью изъявил согласие, то при поддержке отца, тайно от всех и со многими неудобствами, — в таком положении вполне понятными, — они поженились.
Вот так обстояли дела, когда проведал дон Хуан, что по приказу отца донья Ана живет у них в доме. А прознав про это, а равно и про то, что сестра просватана за дона Санчо, решил дон Хуан, которого в те времена донимали потребность любви и нужда в деньгах, а любовь и деньги имеют над душами мужчин большую власть, отправиться домой повидать жену, посмотреть, что делается в доме. Да и карты — увеселение, которым не обделена самая распоследняя деревушка, а потому хотел он прихватить денег, дабы отсидеться в деревеньке и переждать сколько надобно, пока не исполнится
Так он и сделал; закутался в сумерках в плащ, чтобы не узнали, и направился домой в Гранаду. А так как всегда были у него при себе ключи от дома на случай когда он задерживался допоздна, то, воспользовавшись ими, он украдкой проник в дом. И первый, кого он встретил, был тот самый слуга, злобу на которого дон Хуан до поры до времени затаил, с тем чтобы потом сполна все припомнить. Когда дон Хуан понял, что пробраться незамеченным ему не удалось, он, схватив слугу за горло и пригрозив ему кинжалом, велел молчать, ибо очень ему не хотелось подымать шума. Полумертвый от страха, вмиг припомнивший все свои грешки, слуга узнал дона Хуана, и от этого ему стало совсем страшно, ведь он увидал перед собой живым того, кого все полагали мертвым. А потому, придя немного в себя, он пообещал дону Хуану все, чего тот от него добивался: от страха все становятся покладистыми, и неплохо было бы, чтобы и сильных мира сего тоже иногда пробирал страх…
Первое, чего потребовал дон Хуан, — держать его появление в секрете, меж тем как слуги отродясь на это не способны. Изрядно напугав слугу, дон Хуан послал его предупредить донью Ану, опасаясь, что внезапное его появление произведет на нее слишком сильное впечатление. Слуга так и сделал: он исполнил то, что ему приказали, и даже более того. Покинув дона Хуана, оставшегося в комнате доньи Аны, он оповестил донью Ану о его приходе. Та не верила своим ушам, ее охватила понятная всякому радость, ибо тем самым она обретала утраченного супруга и отменялся смертный приговор неповинному дону Дьего. Истина прояснялась — дон Дьего оклеветал себя из ревности. Скрывая свои чувства, донья Ана с беззаботным видом пошла к себе в комнату, где ее с распростертыми объятиями ждал муж — он любил ее, и они долго не видались.
Чего хочется, в то меньше всего верится, поэтому донья Ана с трудом внимала рассказу дона Хуана. А поняв наконец, что глаза ее не обманывают, со слезами благодарности она взмолилась, прося супруга использовать представившийся случаи и спасти дона Дьего от смерти.
На это ДОН Хуан отвечал следующим рассуждением:
— Дорогая жена моя, единственное утешение мое, все, что ты мне рассказала, я готов слушать бесконечно и с превеликим удовольствием, а больше всего мне по сердцу рассказанное тобой о доне Дьего, ибо это как нельзя кстати: я-то ведь ни о чем таком и не помышлял и для того пришел, чтобы разделаться с ним, пусть даже ценою собственной жизни. Но раз судьба предусмотрела столь благоприятный для меня поворот событий, на который я совсем не надеялся, и правосудие возлагает на свои плечи то, что намеревался сделать я, было бы недостойным кабальеро мешать правосудию, к тому же мне это очень на руку. Дон Дьего обязан был удовлетворить мое законное требование, сейчас же совершенно ни к чему делать происшествие достоянием толпы. Приди мне на помощь и снабди деньгами и драгоценностями, что у тебя есть, еще до того, как воссияет над землей утренняя заря. Наш же разговор держи в тайне, а не то потеряешь меня навеки, потому что, клянусь душой, что пленена любовью к тебе, нога моя не переступит этого порога и не видать тебе меня до тех пор, пока не постигнет кара того, кто под покровом дружбы свершил столько неправедных дел и нанес мне столько обид.
Отвечала на это донья Ана, что душа ее целиком во власти супруга, и что не только сохранит она в тайне все сказанное, чтобы помочь дону Хуану, но что и братом своим, доном Сан-40, и тем бы она пожертвовала, пожелай того ее муж. Говоря это, отперла она шкатулку и отдала дону Хуану все деньги и драгоценности да еще прибавила, что и жизнью ее он властен располагать, если только она ему потребуется. Поблагодарил ее дон Хуан, и оставшееся время они провели так, как надлежит проводить его любящим, — во взаимных ласках.