Испанские каникулы
Шрифт:
Ревущая махина надвигается, набрасывается взбесившимся зверем, погребая под своей толщей и сбивая с ног в водовороте песка и воды. Я уже не знаю где верх, а где низ. Меня крутит в адской центрифуге, долбая о дно и тут же разворачивая так, что оттолкнуться от песчаной основы, чтобы ринуться стрелой к такому необходимому сейчас воздуху, я не могу. Но дыхание – это жизнь, и я что есть сил отмахиваюсь ногами и руками от бурлящей жижи, чтобы как можно быстрее оказаться на поверхности.
Но только я на несколько секунд оказываюсь наверху, делаю первый судорожный вдох, как на голову обрушивается неподъемная жесткая тяжесть,
Если бы не ставший фатальным удар по голове – я бы выплыл сам. Справился бы, зубами и ногтями вырвал у своевольного моря победу в противостоянии за собственную жизнь. Но в практически бессознательном состоянии это сделать попросту невозможно. У меня нет сил и нет больше возможности бороться. Легкие распирает от желания сделать вдох, но последними искрами ускользающего сознания я понимаю, что впустить в себя воду – это конец. Окончательный и бесповоротный. Тот, что постигнет меня совсем скоро, поскольку благодаря стараниям спасателя мне уже нечего противопоставить стихии.
Но буквально за секунду до того, как разум скользнул бы за темное марево беспамятства, меня резко вздергивает вверх. Как только лицо оказывается на поверхности, инстинктивно делаю вдох и хватаюсь за держащее над водой и тянущее в сторону берега плавучее средство. На несколько секунд мы вместе моими стараниями уходим под воду, потом меня опять вытаскивают, награждая нелицеприятными матерными эпитетами, высказанными подозрительно знакомым голосом. Анализировать нет времени, перед глазами растекается мутная кисея, но двигать конечностями я все же могу, да и направление движения задано нежданным спасителем. Нет, не то, что было озвучено, а направление к берегу.
Поддерживаемый сильной рукой, я начинаю двигаться сам. И только возмущенно пытаюсь отвергнуть чужую помощь, как нас обоих накрывает очередной взбесившейся волной. Но если я вымотан и контужен спассредством, то моя надежда и опора в борьбе со стихией бодр и полон сил, только ругается сквозь зубы на некого тупого безголового утопленника, что лезет, куда не следует.
Даже и не думая соотносить слова с собственной персоной, рвусь в сторону вожделенного берега, скидывая обхватывающую меня руку помощи. Ощущаю под ногами дно, делаю несколько шагов вперед, чтобы быть сбитым новым валом, бросившим меня на колени, но не победившим. Глубина уже небольшая, даже в таком положении запрокинутая голова оказывается над поверхностью. Но следующая же волна исправит это недоразумение, накрыв полностью.
Силюсь подняться, но не успеваю сделать это сам до того, как меня в очередной раз вздергивают вверх. Еще несколько шагов и все повторяется: сбивающая с ног закручивающая волна, краткое ощущение невесомости и утягивающий в море водный хлыст, не отпускающий считаемую своей по праву добычу.
Врешь, не возьмешь!
Не имея возможности подняться, я упорно ползу по дну на карачках, приближая вожделенную свободу. Песчинки больно впиваются
Рядом валится друг, злобно зыркая локаторами голубых глаз. Не то чтобы исчерпал словарный запас, видимо просто понял бесполезность бесцельного сотрясания воздуха. Все равно я сейчас не в том состоянии, чтобы адекватно воспринимать многоэтажные конструкции изящной ненормативной словесности. А приличных слов в отношении моего поступка и меня в частности у спасителя видимо не осталось.
Упс. Ошибся. Видя, что я не собираюсь откинуть коньки сразу же, Серега набирает воздух в мощные легкие, чтобы высказать мне все наболевшее.
– Спасибо, – проникновенно глядя на одухотворенно подбирающего наиболее хлесткие эпитеты друга говорю я. С чувством говорю, искренне, так, что он аж давится заготовленной фразой.
– Эм-м-м… Пожалуйста, – оппонент так же немногословен.
И к лучшему. Чую, меня все равно не минует чаша прослушать о себе много нелестного. Но это будет уже потом, без свидетелей, что собрались вокруг любопытствующей толпой под предводительством щуплого мальчишки-спасателя, едва ли старше нас по возрасту.
Видя, что жизни подопечных ничто уже не угрожает, паренек споро разогнал падкую до зрелищ толпу. Видимо боялся, как бы кто не уличил его в профнепригодности.
Да нужен он кому больно! Ясно же, что своя шкура ближе к телу. А лезть в море в такую погоду могут только такие отъявленные безголовые экстремалы, как я.
Перевел взгляд на мечущиеся в бессильной ярости волны, могущие сейчас только злобно захлестывать ноги вышедших из-под контроля недавних жертв водного произвола.
Видок у меня, видимо, тот еще. Песок, запутавшийся в волосах, засыпавшийся в плавки. Набухающая на темени шишка, стреляющая острой болью при резких поворотах головы. Какая-то общая вялость вкупе со всепоглощающей усталостью.
Но разлеживаться на пляже некогда. Не очень приятно быть экспонатом для разглядывания отдыхающими. Неясно еще, чему они больше рады, тому, что я выплыл, или более желанной сенсацией был бы обратный вариант. Поэтому я поплелся за Серегой в номер, ожидая грандиозного разноса.
Но, по пришествии на место назначения, друг только зло и отрывисто бросил, чтобы я, придурок недоутопленный, больше так не делал. На этом процесс чтения нотаций неожиданно был завершен. Видимо, все же переволновался за чужую жизнь, не до нравоучений ему…
До обеда от меня отстали, давая блаженно поваляться на кровати, тупо глядя в потолок и перебирая в голове моменты сегодняшнего утра.
Лоханулся я, конечно, залезая в бурлящее штормовое море в попытке испытать свои силы. Испытал и что? Если бы не помощь друга – там бы и остался. Надо быть осторожнее. Но все же интересно, выбрался бы сам, не прилети внезапно «помощь» в виде спасательной красной баранки? Хочется верить, что своих сил хватило бы. Хоть для удержания на планке собственного самолюбия стоило в это верить.