Испанский поход
Шрифт:
Но, несмотря на одержанную победу, на лицах шампанцев не замечалось ликования: положение отряда становилось тяжелым. Припасы кончались, путь назад был отрезан разрушенной гатью и войсками графа Жеводана, а впереди ждал угрюмый лес, дремучий, сам по себе таящий опасности, и к тому же, как они только что убедились, полный врагов. Все понимали, что там, в мрачной вековой чаще, рыцарская конница будет бесполезна, застрянет в густом подлеске, а значит, продвигаться вперед нет почти никакой возможности. И только пока они стояли лагерем здесь, на открытом месте, на этой большой поляне в несколько полетов стрелы шириной между болотом и лесом, у них имелось преимущество перед свирепой лесной пехотой.
До
Итак, причина нападения лесной пехотной дружины на шампанский отряд была непонятной, а пленные не желали отвечать ни на какие вопросы.
То ли они не знали языка франков и других европейских языков, на которых к ним обращались рыцари графа Шампанского, то ли просто не собирались ничего говорить победителям.
Глава 7
Властелин Готии
После боя Гуго де Пейн чувствовал себя весьма скверно. Все тело его ныло от полученных через кольчугу и гамбизон ударов. Но закаленные звенья мавританской кольчуги, несмотря на несколько прямых уколов остриями пик, не разошлись нигде.
Он осмотрел свой желтый щит и, помимо воткнувшихся в него и обломанных в схватке стрел, увидел на окрашенной поверхности три свежих глубоких следа от ударов боевых топоров. Теперь ему стало понятно, почему левая рука так болит: в пылу схватки он не замечал всей тяжести ударов и, вместо того чтобы пытаться уклониться, с готовностью подставлял под них щит. Хорошо еще, что окованное по краям железом дерево щита выдержало натиск и не треснуло.
Добротный щит, хоть и трофейный, взятый у убитого врага, впрочем, как и кольчуга. Да и меч тоже подарен покойником. Все вокруг погибают в этом страшном мире. И враги, и свои, а вот он, Гуго де Пейн, опять остался в живых. Но надолго ли?
Гуго тщательно оттер от крови свой меч, который долго еще продолжал сжимать в кулаке после сражения, и убрал его, наконец, в ножны. Не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон поздравления и похвалы от бывалых рыцарей в свой адрес, де Пейн понуро прошел через весь лагерь к своей лошади.
Его пегая Босеан стояла привязанной к дереву там же, на другом конце лагеря, где он ее и оставил до битвы. Кобыла была сытой (ее еще до боя накормил овсом из мешка с припасами заботливый Джеральд), но все же почему-то казалась немного грустной. Видимо, она грустила из-за того, что ей не удалось поучаствовать в недавней стычке, и хозяину пришлось сражаться пешим. Со временем лошадь привыкает к своему всаднику, также, впрочем, как и всадник привыкает к своей лошади. И в силу этой привычки, иногда им обоим друг без друга даже становится неуютно. И сейчас де Пейну было действительно неуютно без лошади: почти все его товарищи были верхом, а он, их командир, шел пешком.
– Господи, опять Ты допустил кровь, так скажи хотя бы, во имя чего сие? С кем и за что мы только что сражались? – про себя вопрошал Гуго де Пейн Господа, но Господь, как всегда, молчал.
Де Пейн потрепал свою лошадь по гриве, надел на нее упряжь и запрыгнул в седло. Нужно было объехать границу поляны по самому краю, чтобы найти наиболее опасные с точки зрения проникновения неприятеля места, и выставить там дозоры.
Лес угрюмо взирал на незваных гостей, так внезапно пришедших, но уже успевших пролить кровь у самых его дверей. День выдался теплым. Ярко сверкало солнце в голубой вышине неба, но воздух словно застыл над вековыми деревьями. Ни голосов птиц, ни шелеста листьев не было слышно у порога зеленой стены. Ни ветерка, ни движения не наблюдалось в кронах огромных вязов, одетых новой весенней листвой, и нависающих над всеми другими деревьями, из-под которых сплошной стеной во все стороны раскинул свои хлесткие ветки низкорослый орешник. Гуго чувствовал, что за ними следят, что там, в глубине лесного сумрака, затаилась опасность, но где точно прячутся враги, разглядеть не представлялось возможным. Поэтому на всякий случай он запретил своим людям подходить менее чем на полет стрелы к ближайшим деревьям.
Шампанцы выставили пять постов по два человека. Только после этого, когда Гуго, наконец, убедился, что по границам поляны все пока было тихо, да и в случае новой внезапной атаки караульные успеют вовремя поднять тревогу, он развернул свою лошадь обратно к лагерю.
Вернувшись, он снял с себя шлем, доспехи и пропахший потом гамбизон, искупался в небольшом ручье, обнаруженном рядом с лагерем, переоделся в чистую длинную белую рубаху, поверх нее накинул плащ и только потом приступил к допросу пленных. Начать Гуго решил с их предводителя.
Высокий человек, одетый только в исподнее, сидел, прислонившись спиной к дереву. Стараниями Якова сломанная правая нога пленного была перевязана и туго стянута деревянным лубком. Рядом с пленным лежала и вся его амуниция, кроме оружия: кожаный доспех, обшитый толстыми стальными пластинами, круглый щит с гербом в виде льва, держащего меч, и большой тяжелый шлем странной формы с вделанными в него кривыми рогами. Охраняя сидящего, неподалеку с обнаженным мечом стоял Джеральд.
Пленному уже задавали вопросы на разных языках. Бургундец де Бриен спрашивал его на провансальском и на немецком, Хельге Гундесван – на языке викингов, Джеральд – на староанглийском и на языке кельтов. Проводник и травник Яков, показав себя очень умным и хорошо образованным молодым человеком, спросил на иберийском, на идише, на ладино [25] , на иврите, на арабском и даже на языке басков. Остальные шампанцы спрашивали на франко-нормандском, но пленник упорно не желал отвечать никому из них.
25
Иберийский язык – староиспанский язык; идиш – язык евреев Центральной Европы; ладино – язык евреев Испании.
Все понимали, что этот человек со сломанной ногой – тот самый враг, из-за которого, промедли сигнал командирского рога хоть немного, они могли бы уже быть мертвы, но никто не смотрел на захваченного предводителя врагов с ненавистью. Ибо ни один истинный христианин не может допустить ненависти к плененному. Рыцари графа Шампанского были людьми сильными и суровыми, беспощадными в битве, но и христианское милосердие всегда оставалось свято для них.
Де Пейн присел на траву рядом с раненым врагом и почему-то решил начать беседу с латыни. Наверное, потому, что из всех воинов в отряде только он один знал этот древний язык. Он спросил пленного, как его звать, и внезапно последовал ответ:
– Меня зовут Теодор Аквисий, милостью Божьей я герцог Готии и веду свой род от великого короля готов Теодориха.
– Но Готия – маркизат, а не герцогство, – поправил Гуго.
– Это теперь маркизат, а пять веков назад Готия была огромной страной. Владения готов простирались по всей Галии, по Испании и по Италии, включали в себя земли германцев и славян. А та Готия, которая осталась теперь, только жалкий осколок некогда великой страны, и все же я являюсь прямым потомком законных правителей Готии, и все те, кто за прошедшие века установил на землях готов пришлую власть разных маркизов и графов, – мои враги, – сказал на великолепной латыни пленный предводитель лесных пехотинцев.