Испепеляющий ад
Шрифт:
— Его не вините. Полагал: вам это не повредит.
— Посчитал, что меня там убили.
— Во всяком случае, уехали, как пропали. Район опаснейший.
— И в каком я теперь положении? Шьют уголовщину! И, знаете, коли, как понимаю, участием в делах господина Ликашина оплачивалась моя работа на миссию, она обязана меня защитить.
— Обязана, — подтвердил Мануков. — Но сегодня для вас можно сделать только одно: отправить в расположение Четвертого Донского отдельного конного корпуса. К Мамонтову. Да, мой друг. Я все продумал.
"Там сразу перейти фронт", — подумал Шорохов.
— Мне нужно побывать на квартире, где я остановился, — сказал он. — Взять деньги, какие-то вещи.
— Побываете. Человек обязательный. Попрошу, будет сопровождать. В его присутствии никто вас не тронет. Мамонтовец! Это котируется высоко. Хотя почему? Кто бы мне объяснил?
— Где сейчас корпус Мамонтова? — спросил Шорохов.
— Держит фронт. Отсюда, полагаю, в полутора сотнях верст. Точнее не знаю.
— Красные так близко!
— Реальность. Разумеется, в корпусе никакой угрозы вам лично не будет. Как и потом, когда возвратитесь. Тоже реальность. Окажется не до того. К тому моменту определится, следует ли вам снова поехать к этому Задову.
— Спасибо. Почти месяц сидел в подвале размером сажень на сажень. Грязь, вонь, холод. Харчи — хлеб и вода.
— Ну… ну… Теперь-то вас там на руках будут носить. Но давайте обедать. Прикажу подать в номер. И прошу — никаких деловых разговоров. На сегодня достаточно.
— Мне тоже, — согласился Шорохов, думая: "Хочешь все взвесить. Давай, давай…"
Есаул Плисов — худенький офицер лет двадцати восьми с прилизанным косым чубом, подстриженными редкими усиками, в очках, очень подвижный, почти постоянно как-то просительно улыбающийся — с охотой согласился принять Шорохова под свою опеку. Вместе потом они зашли к Скрибному. Тот был дома, сразу сказал, что вагоны с шевро прицеплены к составу с хозяйственной частью атаманской канцелярии. Решению Шорохова не ехать о ним, огорчился не очень, местом дальнейшей встречи назначил станицу Кущевскую. Было бы это ужe на Кубани, за Ростовом.
— Еще дожить надо, — вздохнул Шорохов.
Оглянувшись на Плисова — тот покойно сидел на стуле, словно бы готовый ждать сколько угодно, — Скрибный увел Шорохора в соседнюю комнатенку, сказал:
— Знаешь, Леонтий, что ребята из атаманской канцелярии говорили? К Ростову красных специально пропустят. Потом корпус Мамонтова ударом с севера ловушку захлопнет.
Шорохов молча смотрел на Скрибного.
— И еще одно дело. Тебя старик дожидает.
— Какой старик!
— Из банка. На кухне второй час сидит.
Подумал: "Засада. Немедля уходить с этим Плисовым. Но, может, они тут все заодно?" Спросил:
— Не ухляк? (Соглядатай, сыщик. — А.Ш.)
— Тогда мы его придушим. И дела-то, Леонтий! После всего, что мы с тобой повидали…
Шорохов метнулся в кухню. На табурете, ссутулившись, сидел человек лет шестидесяти. Низенький, толстый, круглолицый, плешивый. Лицо бритое, крупный нос, пухлые щеки. В чиновничьей шинели. Фуражка чинно лежит на коленях.
Поздоровались, не подавая руки. Шорохов спросил;
— Кто вы такой?
Как-то странно, словно бы вовсе не шевеля губами, гость отозвался:
— Не все ли вам это равно.
— Вас кто-либо прислал ко мне?
— Нет.
— Что вас сюда привело? Говорите скорее. Времени совершенно нет.
— Имею возможность предложить вам экземпляр акта передачи мамонтовского трофейного имущества. Точнее, опись ценностей, помещенных на хранение в Государственный банк.
— От кого вам известно, что меня это может интересовать?
— Известно.
Говорил он совершенно без интонаций.
— Тогда другой вопрос. Откуда у вас опись?
— Вам это нужно знать?
— Чтобы увериться в подлинности.
— Собственной персоной участвовал в составлении сего документа. Две недели труда — с. Сидели, как проклятые.
— Сами видели всю мамонтовскую добычу?
— Почему же всю, — впервые какое-то подобие вопроса или даже возмущения послышалось в тоне голоса этого человека. — Чай, сахар, мануфактуру Полевой Контроль отделил еще в Миллерово. Мелочь, впрочем. Шесть пудов тридцать семь фунтов чая, восемьдесят пудов восемнадцать фунтов сахара. Стоило ли возиться? Да и у нас два ящика церковной утвари без вскрытия передано в консисторию. Все остальное? Высокие господа в таких случаях только присутствуют. Пересчет ведут, каждую вещицу в руках держат другие.
— Вы были одним из них?
— Да. Из счетного отделения.
— Это опись всей трофейной казны? — спросил Шорохов.
— Вам это важно?
— Чтобы оценить стоимость вашей работы.
— Еще всего лишь портфель командира корпуса.
— Его опись тоже делали вы?
Странный гость ничего не ответил. Сидел сгорбившись, глядя в пол.
— Хорошо, — сказал Шорохов. — Как вы свою услугу оцениваете?
— Не так дорого, если по нынешним временам. В акте восемь листов. Пять тысяч николаевскими деньгами за лист.
— А если о вашем предложении узнает начальство?
— От вас узнает? Какая вам выгода?
— Вы правы. Документ при вас.
— Да.
— Последнюю страницу акта я мог бы взглянуть?
— В обмен на деньги, пожалуйста.
Вошел Скрибный:
— Мне пора.
— И мне, — сказал Шорохов. — Вот деньги. Давайте ваши бумаги.
В кухню вбежал Плисов:
— Господа! Нет ни единой секунды!
Старик что-то еще пытался сказать. Выслушивать его было некогда. Мелькнула мысль: "Если фальшивка, пропали деньги. Уходить, уезжать. Но что за портфель при командире корпуса? Ладно. Остальное потом…"