Испепеляющий ад
Шрифт:
— Генерал действительно находится на борту одного из судов эскадры. Оставьте нам конверт. Ему передадут.
— Я имею поручение вручить конверт лично. И лично получить ответ.
Выслушав перевод этих слов, офицер, козырнув Шорохову, ушел. Переводчик сказал:
— Сам он решить этого вопроса не может.
Шорохов взглянул вверх. Он стоял под сенью гигантских орудийных стволов, нацеленных на город.
Переводчик словоохотливо продолжал:
— Думаю, генерал в любом случае не сможет сегодня вас выслушать.
— Почему?
Переводчик
— При посадке на корабль у их высоко — превосходительства украли чемодан. Пять пудов. Самое ценное.
— Да вы что? — Шорохов требовательно оглядел переводчика: низенький, с гонором выставил вперед плечо, судя по чертам лица, по манере говорить, по одежде, скорей всего поляк. — Кто-нибудь из адъютантов генерала на корабле сейчас есть?
— Отбыли на берег.
— Искать чемодан?
— В российскую контрразведку. Но ей сейчас до того ли?
"Там документы, — подумал Шорохов. — Если только это не генеральская привычка во все вмешивать контрразведчиков".
Офицер возвратился, снова козырнул Шорохову, что-то сказал. Переводчик развел руками:
— Генерал никого не принимает. И в дальнейшем не сможет принять.
Спрашивать: "Это решение самого генерала?" — было бессмысленно. Ответят: «Самого». Что в результате? Придется в любом случае сделать вид, что поверил. Он ведь не знает даже, на этом ли корабле Постовский. Офицер выразился с намеренной неопределенностью: "на борту одного из судов эскадры". Сказанное переводчиком про украденный чемодан, стоит мало. Или, напротив, очень много, как умелый ход, начисто пресекающий любую попытку дальше разыскивать у англичан мамонтовские документы, будь ты хоть миллион раз их самый лучший союзник.
— Вас просят покинуть корабль, — проговорил переводчик.
Шорохов еще раз покосился по сторонам. Вдоль края палубы тоже стоят матросы. Ребята — один к одному. Хочешь, не хочешь, а подчинишься.
Спустился в лодку. Гребцы взялись за весла. Ветер посвежел. Лопасти весел срывали гребешки волн. Брызги били в лицо.
Поражение было полным. Не сумел, не смог — какая, в конце концов, разница?..
— А ну пошел! — заорал один из гребцов, вырвав весло из уключины и замахиваясь им.
Благодаря свету, из иллюминаторов "Императора Индии", Шорохов увидел позади своего сидения уцепившуюся за борт лодки руку. Схватив ее, Шорохов втащил в лодку обладателя этой руки — парня лет семнадцати, худого, хилого, тощего, с белым личиком, большеглазого. Насквозь промокшего. Весил он пуда три с половиной, не больше, одет был совершенно не по сезону: брюки, пиджак.
Поглядывая то на парня, то на Шорохова, гребцы изо всех сил работали веслами.
Лодка, наконец, ткнулась в галечный пляж. Вскочив со своих мест, гребцы ринулись в темноту.
Парень продолжал лежать на дне лодки. Шорохов перевернул
— Ты кто? — спросил Шорохов.
— А ты? — парень все же смог сесть на дне лодки.
— Что ты делал на корабле у англичан? Ты же там только что был.
— Карасей ловил, дядя, — живо и даже насмешливо ответил парень.
— Из блатных? — спросил Шорохов.
— Один бог это знает, дядя.
— Заработать хочешь?
— Смотря как. Смотря сколько.
— Сведи меня с ребятами, которые у генерала чемодан сперли.
— На кривой крючек ловишь, хозяин, — ответил парень.
— У меня дело чистое.
— Докажи.
Шорохов вылез из лодки, подал парню руку, помог ему перевалиться через борт. Двигался парень с трудом. Не отпуская его руки, Шорохов спросил:
— Чем доказать? Ты Бармаша знаешь?
Парень, несмотря на всю свою одеревенелость, вздрогнул.
— Я его тоже знаю, — продолжал Шорохов. — Надо с ним встретиться. Откажешься, спрашивать с тебя будет он.
Некоторое время они оба молчали.
— Пошли, — сказал парень.
— Пошли.
— Но это в Нахаловку, дядя.
— И что?
— Мимо Привоза. Напоремся, я только за себя отвечу.
Шорохов не отозвался. Врать, что не боится, не хотелось. Идти все равно надо.
Очень долго пробирались они по темным и узким улочкам. Наконец, парень поскреб ногтями по стеклу темного окошка. Открылась дверь. Миновали темные сени. Парень толкнул низкую дверь. Комната была крохотна. Длинный узкий стол посредине, на нем коптилка. Лавки у стен. Ничего больше.
— Посиди, — сказал парень и оставил его одного.
Шорохов сел на лавку, облокотился о стол. Влезть-то влез. Знать бы, не зря ли?
Сквозь тонкую переборку за своей спиной он слышал какую-то возню, бормотанье.
Выглянул за дверь. Здоровенный, лет под сорок, широкий в плечах дядька преградил дорогу:
— Ты куда? Сиди.
Вернулся на скамью. Денег у него с собой тысяч семь. Послать за спиртным?
Опять вышел в сени. Услышал:
— Сиди.
Протянул в темноту две пятьсотрублевки:
— Может, кто сходит за гарью?
— Сиди! — дядька плечом оттеснил его в комнатку.
Влип.
Начали появляться еще какие-то люди. Из-за слабого света все они казались одинаковыми: серые, длиннорукие. Молча садились на скамейки, пододвигались к нему. Вот чьи-то руки стали его обшаривать.
Вжался в угол. Наган у него есть. Если успеет, будет стрелять, хотя в такой тесноте ничего это не даст.
В сенях раздались быстрые шаги, вошел Бармаш. Сказал:
— А-а, ваше благородие… И что вашему благородию надо? Счет за того музыканта? Дело дохлое… Нет? Тогда другой разговор.