Исполнитель
Шрифт:
– Ладно, не мучайся, завтра расческу принесу.
– Правда? Вот здорово! Сегодня просто день чудес! Жаль только, ухо жандарму откусить не удалось, а то б решила, что я в раю!
– И она закрутилась на месте, широко расставив руки.
– Пожалуй, ты мне нравишься, парень. Вот только зря ты за мной в душе подглядывал!
– Не подглядывал я.
– Да врешь! Правда не подглядывал?
– Правда.
– Ты что, импотент?
– Она перестала кружиться.
– Бедняга...
– Сама ты...
– Ну, вот что ей скажешь?
– Как тебя зовут,
– А то не знаешь?
– Извини, конечно, знаю...
– Я покосился на табличку рядом со второй камерой.
– Диана Боровая. То есть, Диана.
– Ага, Диана Охотница. Даня меня зовут, просто Даня. В ресторан пригласить хочешь?
– Так ты все равно от еды отказываешься.
– Вот дурачок.
– Она присела перед столом, томно, снизу вверх, заглянула мне в глаза и вкрадчиво мурлыкнула: - Это же так выгодно, никаких расходов...
– Ага, появляются дурные мысли. Пора водворять тебя на место, Диана Охотница. Повернись-ка ко мне спиной.
– Пошляк! Кусить бы тебя... Да уж прощу в честь праздника.
– Она встала, развернулась, завела руки за спину. Я достал наручники. Внезапно она отдернула руки, повернулась ко мне.
– Правда расческу принесешь?
– Правда.
– Ну, тогда цепляй.
Дойдя до карцера, она вздохнула с театральной тоской и плашмя рухнула на мягкие маты. Похоже, Даня уже привыкла к своей тюремной жизни и скандалила больше по привычке. Отдать ей должное - продержаться три года в наручниках и не свихнуться, не сломаться, не сдаться - это характер нужно иметь! Принесу ей завтра расческу, пусть хоть такое удовольствие получит.
* * *
Карл ждал меня, сидя на столе, рядом с подносом, уставленным тарелками.
– Здравствуй, Слава, - с преувеличенным радушием протянул он мне руку.
– Тебя сегодня ждет незабываемое зрелище под названием "Прием пищи". Действуй, раз ты такой умный. Обед на столе, все остальное в ажуре. Чао. Он, как обычно, помахал рукой и убрался из секции.
Обед. Рыбный суп, салат из огурцов и помидоров со сметаной, пюре с котлетой и апельсиновый сок. Я прошелся туда-сюда по секции, заглянул в камеры. Все как всегда. Потом взял поднос и отправился в карцер.
– Не буду!
– Она вскочила, вжалась в угол, пригнув голову, набычась и сверкая глазами. Казалось, еще мгновение - и дыхнет огнем, как Змей Горыныч.
– Подавись своей жратвой!
– Чего орешь, будто мышь увидела? Никто тебя кормить не собирается.
– Врешь, жандарм!
– Слушай, Даня, тебе что, нравится жить в наручниках?
– Не буду!
– Если ты перестанешь орать, то я, согласно инструкции, сниму с тебя наручники на время приема пищи. А будешь есть или нет - это твое личное горе.
– Врешь, ты накормить меня обязан.
– Очень надо. Человек без пищи полтора месяца прожить может. Вот месяцок поголодаешь, тогда и буду думать. А пока - сама решай.
– Я достал ключ от наручников и подошел к ней.
– Так как?
Она немного попыхтела, а потом повернулась спиной. Я снял наручники и вернулся к подносу:
– Ты правда есть не будешь? Я тогда салатик твой приберу, ладно?
– Дразнишь, жандарм?
– Очень надо. Просто человек я холостой, готовить не умею. Грех не воспользоваться случаем.
– Ага, сосешь из зэков последние соки!
– Ишь ты, вампира нашла! Сама отказываешься. Котлету тоже не будешь?
– Сок отдай! Не пить я не зарекалась!
– Она подбежала и схватила стакан. Можно подумать, его кто-то собирался отнимать.
Дожевав котлету, я потянулся за супом.
– А это как, по-твоему, питье или еда?
– Это отрыжка кулинарии.
– Она брезгливо фыркнула.
– Вот когда мы с отцом уху на рыбалке варили, то было да! А это...
– она взяла ложку, пару раз хлебнула и брезгливо сплюнула, - кошачьи консервы.
Глядя на нее, я тоже отодвинул тарелку, поставил на поднос пустой пластиковый стакан и пошел прочь.
– Эй, ты куда, постой... черт, как тебя зовут?!
– Меня?
– Я повернулся к ней.
– Слава. А что такое?
– Как что? Забыл? Ты мне расческу обещал!
Я поставил поднос на пол и достал из кармана обычную пластмассовую расческу. Никогда не думал, что она может вызвать у женщины столько радости.
– А зеркало? Хотя, пока не надо. Сперва колтун попробую разодрать. Она вонзила гребень в самый центр головы, визгнула, выдернула и стала осторожно расчесывать от самых кончиков волос. Похоже, ей было больно, но на губах все равно играла улыбка.
– Ну, что ты вытаращился? Первый раз волосы увидел?
– За гребешком слежу. Как никак - колюще-режущий инструмент. А ты убийца.
– Я...
– тихо ойкнула она, улыбка заледенела на губах, скакнули в сторону зрачки, и прежде чем я успел что-то понять, забитые в глубину подсознания рефлексы уже кинули мое тело вперед, словно спустив туго скрученную пружину. Одним резким движением пальца она обломала зубчики гребня и, пока те разлетались по полу шуршащим дождем, со всей силы вонзила оставшийся в руке стержень себе в глаз, до самого затылка. Брызнула кровь, пахнуло теплой влагой... Нет, не вонзила, в последнее мгновение я успел перехватить кисть и выкрутить ее, по инерции падая на пол. С легким хрустом разлетелась пластмаска на три куцых обломка, а сумасшедшая баба, не обращая внимания на боль в вывернутой руке, уже вцепилась зубами в запястье другой. Не дожидаясь, пока ее клыки доберутся до вены, я кинул "психованную" лицом в стену (жаль, мягкая) выдернул из кармана наручники, накинул на одну руку... выкрутил другую... щелчок...
– Сука...
– Я кинул ее на пол и вышел из карцера.
– Ублюдки!!! Твари!!!
– неслось вслед.
– Закрыть!
– Дверь обрезала крики, как топор палача обрывает жизнь.
В наступившей тишине я прошел в ванную, ополоснул лицо и, не вытираясь, сел за стол. Надо же, пыталась себя кончить! Вены зубами грызла! Маньяк... Минут через десять я более-менее успокоился и - работа есть работа - отправился в карцер. "Психованная" билась головой о поролоновую стену.
– Чтоб я тебе еще хоть раз, хоть на йоту поверил...