Исполняющий обязанности

Когда Серый зевал, а зевал он всю дорогу, Коляну казалось, что он, Серый, делает это нарочно. Нервирует. А чего нервировать? Дело верное, дело привычное, дело наваристое. Почистить дачку в степи – что может быть проще? Ну да, его вроде бы сторожит пара хрычей, так что они, хрычи, могут? Самое умное – забиться в уголок, ничего не видеть, ничего не слышать.

Машина, древний «газон», подкатил к воротам. Чушь и дичь. Ворота посреди степи, просто кино.

– Погляди – скомандовал Серый. Ну да, Серый командир, Серый с городскими знается, они, городские, и дали наводку.

Колян вылез из кабины, подошел к воротам. В предрассветных сумерках они, ворота, выглядели неказисто, однако на фу-фу не возьмешь. И бурьян почти в рост. Ничего, танки

– Может, с обратной стороны отпереть можно, – сказал он Серому.

– Может, может, – из-за зевка послышалось “Оет, оет”.

Участок обозначался небольшой канавкой. Шаг ширины, по колено глубины. Ерунда.

Он шагнул – и упал. Поскользнулся и покатился. Катился долго, прежде чем остановился. Ничего. Не разбился. Он поднялся, огляделся. В овраг скатился, даже в овражище. Откуда взялся? Он и дурь нынче не курил, с чего ж мерещится?

Вокруг валуны, что дома. И ни машины, ни забора, ни особняка впереди. Никого. Он позвал:

– Серый!

Но сам не узнал голоса.

Куда занесло? Нужно оглядеться.

Не успел. Из-за валуна выскочило что-то огромное, страшное – и словно паяльник раскалённый сунули в живот. Секунда, другая – и не стало Коляна. Тарантулу всё равно, гусеница, так гусеница, жучок, так жучок, а если человечек попадётся, можно и человечка съесть, главное, чтобы маленьким был, с мураша.

Серый же, видя, что Колян исчез в канавке, подошёл и исчез, точно как сказывали, приближаться к опасному месту не стал. Задом сдал машину на двадцать метров, и только затем развернулся и погнал назад, в Семилетовку, где должен был доложиться самому Золотому, городскому авторитету.

Неделя выдалась непростой.

В понедельник со мной решительно рассталась Ольга. Во вторник мне объявили, что продолжить тернистую дорогу к знаниям я смогу только на платной основе. В среду меня разыскал представитель адвокатской конторы “Николаев и сыновья” и объявил, что ему поручено ввести меня в права наследования. Умер мой дядя, оставив по завещанию всё имущество мне.

По порядку. С Ольгой я был, как принято называть, “в отношениях” полтора года. С середины первого курса. Сейчас она уезжает в Финляндию, а я нет. Вот и повод, вот и причина расставания. Родители Ольги – “средний класс” нашего города, скорее, его сливки. Отец – успешный адвокат, мать – депутат областной думы. Срок депутатства у матери истекает осенью и, хотя она наверное стала бы депутатом и на следующий срок, но решила, что пришло время сменить обстановку (решает в семье Ольги мать). За год они продали три магазина, три квартиры, зубоврачебную клинику, детский сад, хорошую дачу и много того, о чем я и не знаю. Ольга говорит, что ей ещё не поздно получить приличное образование, а в нашем Чернозёмске как ни учись, чернозёмцем и останешься.

Я не спорил. О чем тут спорить. У Ольги бабушка натуральная финка – это раз, сама она читает финские газеты и смотрит финские фильмы без субтитров, это два, капитал её родителей, полагаю, несколько миллионов евро – это три.

Ну, а я? Нет, попасть в Финляндию дело не невозможное. Нелегкое да, но кто боится трудностей? Дело в другом: не хочу я в Финляндию. Страна хорошая, так их много, хороших. И потом, я уверен – в Финляндии нам будет не до отношений. Я стану искать работу, найдя – работать всерьёз, я халтуры не люблю, да и финны тоже. Она же будет учиться в университете, общаясь преимущественно с обеспеченной молодежью. Даже не из-за денег как таковых, а просто само собой получится. Базис надстройку определяет. Куда пойдем гулять? В “Гассарап”. А то, что поход в этот клуб равен трёхдневному заработку рабочего-эмигранта (и хорошо, если трёхдневному), то это дело рабочего-эмигранта.

Да никто меня в Финляндию за собой и не звал, если честно. Пробел. Точку не ставлю – жизнь из всякой точки способна сделать запятую. Но вряд ли.

Второе. Учусь я разно. Предметы нужные и интересные знаю хорошо. Остальные – удовлетворительно. Не первый, не последний. Медная середина, что не так и дурно, поскольку золото в наших палестинах преимущественно самоварное.

В связи с оптимизацией университета решено на моём факультете десять бюджетных мест перепрофилировать в платные. Нужно спасать альма-матер финансово. И выбрали тех, кто должен спасать. Почему я попал в их число – не знаю. Тёмны и мутны решения университетского начальства. Может, возраст мой смущает – двадцать семь лет, для второкурсника многовато. Может, отсутствие авторитетных родителей – у меня с пятнадцати лет их вовсе нет, родителей, ни авторитетных, никаких. Может, просто жребий бросили, выбрали людей, среди которых можно бросать жребий, и бросили.

Переходить на платное обучение я не хотел. С деньгами я бы выкрутился, стой оно, обучение, этих денег. Но тут Ольга права: наш университет – провинциальный в плохом смысле слова. Попахивает, как барак, который давно бы пора сломать, да руки всё не доходят. Учёных с мировым именем нет, учёных с всероссийским именем тоже нет, зато учёных с областными именами – династии. Все друг другу сыновья, племянники, невестки. И все хотят хорошо жить, ведь они этого достойны. Потому зачёт – готовь деньги, экзамен – готовь деньги. Это и называют бесплатным обучением. Требуют обыкновенно не с человека, а с группы. Соберите определённую сумму, и всё пройдёт гладко, без проблем. При такой системе отказаться – пойти против пусть не обязательно товарищей, но сокурсников непременно. С теми, с кем в одной группе учишься. Тут даже заядлые отличники кряхтели, а деньги сдавали. Боялись остракизма. Я отличником не был, остракизма не боялся, денег не давал. Полюбите нас чёрненькими. А группа, что группа. Передайте преподавателям, что Иван Петрович Триаршинов платить не стал. А встретите государя императора, передайте и государю императору, что так, мол, и так, а только Иван Петрович Триаршинов платить не стал. Ему за фамилию обидно.

Потому от меня университету никакой прибыли. Вот и вычеркнули. Ничего личного, только бизнес.

Я и сам планировал уходить. Реальных знаний университет даёт мало, выпускники работают, где придётся. Окна пластиковые продают, страховым делом занимаются, в ростовщических конторах чужие деньги чужим людям втюхивают. Я нарочно выборку сделал весной. Взял список выпускников факультета за позапрошлый год и потратил несколько часов внеучебного времени.

Тех, кто уехал из города, я, конечно, не искал (а уехала треть), но из оставшихся по специальности работает что-то около пяти. Около – поскольку двое из них в декретном отпуске. Нет нужды в биологах в нашем славном Чернозёмске. Даже в школах. Старых учителей выгонять приходится, куда уж новых-то брать.

Почему вообще поступил на биофак, да ещё в Чернозёмске? Потому что на биофаке работал профессор Рукавишников. Исключение из правил. Учёный с всероссийским именем. Я хотел разобраться в некоторых интересных для меня вещах, и считал, что Рукавишников мне поможет. Не могу сказать, что ошибся полностью. Целый год я учился у профессора Рукавишникова, тот вцепился в меня – интересный-де случай, я вцепился в него, так и жили. Но Рукавишникову зимой исполнилось семьдесят четыре года, намекнули, что пора на покой, освободить дорогу молодёжи (невестке вице-мэра, если расставлять точки над ё). И он уехал к внуку. В Великобританию. Мы с ним переписываемся, но ради переписки учиться в нашем университете не обязательно. К тому же то, что мне нужно было выяснить, я выяснил: российская наука ещё далека от решения моей проблемы. Проблем много, учёных мало, денег вовсе нет. Разве что где-нибудь в тридевятые годы появятся. Но вы держитесь.

Потому я решил годик побыть вне местного университета. Даже два или три. Сколько потребуется. А там можно будет и продолжить учёбу. В МГУ, к примеру. И я стал думать, чем заняться сейчас. Можно было отправиться в Москву, можно – в Санкт-Петербург, армейские друзья звали. Можно было на Каспий – тоже звали. Можно было заявиться куда-нибудь незваным, да вот хотя бы в Крым, охранником или официантом. Опыт есть, и неплохой опыт.

Но я решил три дня подумать.

Хватило и одного: в среду ко мне пришёл Александр Николаев, младший партнер юридической фирмы “Николаев и сыновья”, и сообщил, что мой дядя умер, и я его единственный наследник. А его, Александра Николаева, задача – ввести меня в права наследования.