Испорченная тобой
Шрифт:
— Всё! — улыбается в ответ бабушка. — Есть ли у тебя избранник? Да что это я говорю. У такой красотки, как ты, наверное, их целая куча!
Ну вот и что ей сказать? Правду? Нет, я пока не готова.
— У меня никого нет, — скромно пожимаю плечами на её недоверчивый взгляд, — я работаю в кафе, и у меня почти нет свободного времени.
— Тебе нравится твоя работа?
— Да, — совершенно не задумываюсь над ответом. Она и вправду мне нравится, — Там… весело! И коллектив хороший. И начальник! Поэтому мне пока не до любви.
— Ну и черт с ними, с этими мальчишками, — заговорщицки подмигивает бабушка, — ты еще так молода. Значит, ещё не место и не время встретить достойного
— Ага, — она права, только от этого не легче. Почти в двадцать быть настолько неотёсанной в любви… Что такое любовь? Я хотела её дарить, но все мои жалкие попытки бездушно растоптали. Искала любовь в физических исполнениях, в сексе, но там её нет. Даже в дружбе любовь слишком смутное и облачное понятие.
— Что такое, Кэсси? Почему такой грустный взгляд? — бабушка во все глаза рассматривает моё лицо. Мне приятно её участие, пусть и так поздно.
— А? Нет, просто задумалась, — наигранно улыбаюсь, пряча глаза. Она с каким-то пониманием долго смотрит на меня, но, видимо, решает не настаивать.
— Чем хочешь заняться? Шоппинг? Экскурсия?
— Ты меня так накормила! — поглаживаю по плоскому животу, — я бы вздремнула. А потом можно и погулять.
— Пойдём, покажу тебе твою комнату. Устроим сиесту!
Под словами «моя комната» бабушка и вправду имела в виду мою комнату. Комнату, обставленную и обустроенную для меня. Кровать с кукольным розовым покрывалом. Такой же розовый пушистый ковёр. Стереосистема с огромной коллекцией дисков, на которых записаны треки лучших Бойз бендов двадцать первого века. Любой подросток был бы в восторге, но я, увы, не подросток. Небольшой шкаф, на полках которого аккуратно уложена всевозможная девчачья одежда, от маленького до большого размера. Пижамки, кофточки, юбочки и многое другое. Провожу рукою по мягкой ткани всей этой коллекции одежды, глотая непрошеные слёзы. Она ждала меня. Давно! И эта комната была прямым тому доказательством. Поздно, как же поздно мы встретились.
Я провела у бабушки прекрасные и такие скоротечные два дня. Она затащила меня во все самые новомодные и неприлично дорогие магазины города и накупила кучу всякой всячины. Накормила во всех любимых ресторанчиках и кафе мороженных. По скорости и выносливости, надо сказать, бабушка мне ни в чем не уступала, а может, даже и обгоняла. Все достопримечательности и просто дорогие ей места у нас, конечно, обойти не получилось. Но это только потому, что я умоляла её остановиться и дать моим ногам передохнуть. Она при этом еще и делала недовольную гримасу. И говорила что-то типа «ну и молодежь пошла!»
Накануне перед отъездом, вечером, устроили тихие посиделки за бутылочкой красного вина и старыми альбомами с фотографиями.
— О, вот посмотри, Кэсси, — разворачивает в мою сторону альбом. Мы сидим в гостиной, на мягком оббитом серым велюром диване. — Это наша с дедушкой свадьба.
— Ты такая красивая, — без тени лукавства говорю ей. Она и сейчас хороша.
— А эта фотография, сделана сразу после рождения Кэрри, — переворачивает страницу. — вот и она! — восхищённо разглядывает маленький комочек, облаченный в белые пелёнки. Трудно представить, что это беззащитное создание — моя мать. — Как вы с ней живёте? — будто почувствовала моё настроение и смотрит с такой мольбой.
— Её практически не бывает дома, — говорю я по — честному, — Она никогда не была мне матерью. Я привыкла быть… одна.
— Мне так жаль, — и ей действительно жаль. Я чувствую это.
— Она не сказала мне, что дедушка умер. Когда лишала меня карманных денег, даже ссылалась на то, что вы её заставили.
— Заставили? О чём ты? — откидывает
— Ну, сказала, что если не поступлю в колледж, то ты и дедушка отнимите у нас дом.
— Вот значит как, — произносит она с устрашающим видом. — Всё совсем не так, Кэсси. Да, я звонила ей, интересовалась твоим будущим, но поняла, что она ничего о тебе не знает. Я пригрозила ей, что перепишу на тебя дом, а её оставлю без наследства, если она не станет наконец тебе матерью. И речь шла не о вашем дoме.
— А о каком? — эта история всё больше и больше меня интересовала. Сказать, что я удивилась, нет, ни капельки.
— Наш с дедушкой дом, в котором мы жили раньше. В котором Кэрри выросла.
— Да, это в духе моей матери, — бабушку буквально потрясывает, а я так не хочу омрачать этот вечер. Выходки Кэрри давно перестали меня волновать или удивлять. — Не переживай, ба, я рада, что всё так произошло. Конечно, без карманных денег первое время было сложно, но я справилась, — искренне улыбаюсь ей, подсовываю обратно альбом, который в порыве злости она отбросила, — покажи мне ещё что-нибудь.
Бабушка открывает первую попавшуюся страницу, но настроение её явно омрачено. Просовываю свою руку под её, а голову кладу на плечо. Чувствую, как она расслабляется, демонстрируя мне очередной снимок, а я замираю, позабыв, как дышать. На фото Кэрри, молодая, лет шестнадцать, и мы похожи как две капли воды. Но не это привлекает моё внимание.
— Кто это? — тычу пальцем в фотографию. На нём моя мать в окружении трёх парней и двух девушек. Все они улыбаются, а мама задувает свечи на огромном торте.
— Это семнадцатый день рождение Кэрри, — задумавшись, словно вспоминая, говорит мне бабушка. — А ребята, её приятели, просто мальчики и девочки, живущие по соседству.
— Нет. Кто это? — снова тычу лишь в лицо одному парню. Со снимка на меня смотрят пронизывающие льдисто-серые глаза. Глаза, которые когда-то так любила, а теперь ненавидела и одновременно боялась. Глаза Питера.
– х, этот, — улыбается бабушка, а я даже не дышу. Но это не может быть Питер. — Это Чарльз Гаррисон. Они дружили с твоей матерью с детства, и все пророчили им свадьбу, когда они подрастут. Но Чарльз был старше на несколько лет, и капризы твоей матери его, скажем так, не впечатляли. Она, знаешь ли, и в детстве была не подарок, — горько хохотнув, бабушка рассказывает и всё больше погружается в прошлое, а я ощущаю, как голова закипает от всевозможных мыслей, — и он выбрал подругу твоей матери Памелу, которая тоже была постарше, — бабушка указывает на девушку с белыми волосами. Присматриваюсь, и вправду она. Молодая, но, безусловно, она. — Памела очень быстро забеременела, и они поженились. На этом снимке она и Чарльз уже были родителями. Представляешь? Такие молодые… Эх, как давно это было. Их сыну тогда было вроде около двух лет. Как же они его назвали…? — в задумчивости прикладывает указательный палец к губам.
— Питер, — выдыхаю ненавистное имя.
— Да, точно, Питер, — восхищённо произносит она, — видишь, вроде память меня еще не подводит, — потом осекается, переводя заинтригованный взгляд на меня. — А ты откуда знаешь?
— Эта семья живёт по соседству со мной в Палм-Бей. И сын этих славных людей, — указываю на фото, а каждое слово пропитано желчью, — он превратил мою жизнь в ад, а его друзья, пытались изнасиловать…
Бабушка как будто онемела, лишь хватается за сердце, а глаза наполняются слезами. Альбом падает с её колен, а фотографии, все эти цветные и черно-белые воспоминания, рассыпаются по пушистому ковру. Как в замедленной съёмке, разворачивается ко мне всем телом и смотрит с такой печалью и страданием.