Исповедь блудницы
Шрифт:
— Я трахну тебе сюда, — размазываю по всей длине лубрикант, очень медленно проталкиваю внутрь. Удовольствие сменяется криками боли.
— Не надо, пожалуйста…
— Потерпи, первый раз будет больно, — вхожу не до конца, чёртов вибратор мешает всадить на всю длину.
Нас с вибратором разделяет тонкая стенка, и я тоже получаю удовольствие от него.
— Я буду иметь тебя везде, во все твои дырочки. — Перед глазами пелена, я двигаюсь внутри нее, как поршень, — Моя! — рычу сквозь зубы. Я теряю сдержанность рядом
Адель кричит, теряясь в оргазме. Я быстро догоняю её, едва удерживаюсь на ногах, удовольствие волной сметает меня. Я не сразу понимаю, что что-то изменилось,
–. Вытащи это из меня! — сквозь слёзы говорит она.
Блядь, похоже я переборщил. Вот что значит держать зверя на голодном пайке. Освобождаю Адель, делаю к ней шаг, чтобы обнять, она отступает.
— Не сейчас, — Адель выставляет руки вперёд, отрицательно качает головой, обнимает себя за плечи. — Я хочу побыть одна, — поднимает с пола платье и одевается.
— Адель.
— Молчи, Доминик. Ты показал мне свой мир. Сейчас я хочу разобраться в себе, — уходит, хлопнув дверью.
Грудь сдавливает тисками, что я наделал? Я же так боялся, что сломаю ее? А теперь напугал. Надо было потихоньку вводить её в тему. Но ей же понравилось с зажимами, и когда я шлепал ее, да и сейчас она получила наслаждение, не понимаю, в чём причина.
Опустился на кровать, взъерошил волосы рукой, нельзя оставлять её в таком состоянии, но и слушать она сейчас не будет.
Адель
От того что я висела вниз головой, перед глазами пляшут разноцветные звездочки, голова кружится, иду в свою комнату прислуги, держась за стену. Возбуждение спало, и теперь я ощущаю боль на попе и внутри, ноги трясутся. Вошла в свою старую комнату прислуги, дверь заперла на замок. Не хочу сейчас видеть Доминика.
Сегодня, под утро, мне приснился сон очень реалистичный. Меня нашёл отец, увидел вместе с Домиником и отходил плёткой. Поэтому я весь день была сама не своя. Вернулись мои старые страхи, тут ещё Доминик решил показать, на что он способен.
Я в раздрае, с одной стороны мне вроде как понравилось, с другой опять эта плётка, которая вселяет в меня животный страх.
Еще недавно думала, что он любит меня, возможно, я не ошиблась в своих суждениях, но ему нужно то, что я не смогу ему дать. Всё это слишком. В его глазах видела беспокойство, понимаю, что по-другому он не может, и не знаю, что мне делать дальше. Уйти я тоже не смогу. Я много раз представляла, что сделала это, и от этих пустых фантазий становилось невыносимо тоскливо и больно в груди.
Зарывшись в подушку, обливалась слезами, дверь дернули, потом постучали.
— Не сейчас, оставь меня.
Послышались удаляющиеся шаги. Я вымоталась, и тут же уснула.
Утром, нашла Доминика в его кабинете,
— Я опять довел тебя до слёз, извини, я вчера увлекся.
— Тебе не за что извиняться, — переминаясь с ноги на ногу, с тоской посмотрела на кресло, сидеть ещё больно. — Люблю тебя таким, какой ты есть.
— Иди сюда, — подошла, встала напротив него.
— Давай начистоту. Тебе вчера понравилось? — вчера было столько разных чувств, целая гамма, слёзы блаженства и ненависть, и моя боязнь плетки, которую Доминик называет «кошкой».
— С каждым ударом во мне что-то менялось, и я не уверена, что смогу это выдержать ещё раз.
— Не сможешь выдержать «кошку» или анал?
— «Кошку». Ещё пугало, что мои глаза завязаны, и я не видела тебя, казалось, что это отец.
— Значит, анал понравился? — кончики губ Доминика поползли вверх.
— Да, хотя всё там болит.
— Значит вернемся к чему-то попроще? Флоггер понравился?
— Да, — покраснела, как коммунистический флаг, опустила глаза.
— В следующий раз я не буду завязывать тебе глаза.
— Хорошо. — радовалась своей маленькой победе. — Я хотела спросить, мы пойдём на праздник четвертого июля? Я ни разу не была на параде.
— И я ни разу туда не ходил.
— А я всегда смотрела его по телевизору, отец бы не разрешил, он никогда мне ничего не разрешал, — хотелось наверстать упущенное. В то время, как вся страна ликовала, я сидела дома, «это же блуд, гулять в это время», так отец любил повторять.
— Адель, в Нью-Йорке нет парада.
— Хорошо, тогда пойдём посмотрим салют? — Доминик улыбнулся.
— Хорошо, пойдём, если тебе так хочется, — он притянул к себе, задев попу, ойкнула.
— Подожди, — Доминик подошёл к шкафу и достал оттуда знакомую мне мазь. — Ложись на стол животом вниз, — помявшись, выполнила. Доминик задрал юбку, опустил трусики до колена. Это так волнующе. Холодная мазь приятно холодит горящую кожу, вздрогнула, но не от боли.
— Больно? — охрипшим голосом спрашивает он, рука перемещается чуть ниже, желание сковывает все тело.
— Ты промахнулся, ягодицы выше, — закусила губу, пытаясь сдержать стон. Обернулась. Дыхание Доминика участилось, его горящие зелёные глаза ласкают кожу.
— Я думал, ты сбежишь от меня после вчерашнего.
— Я бы не смогла, — когда он проводит головкой члена между ног, импульсы удовольствия затуманивают мозг, подаюсь назад. Он входит, растягивает меня, двигается, выбивая хриплые звуки, Доминик хватает за талию и остервенело насаживает меня.
— Чёрт, Адель, как же хорошо, — он поднимает меня, дергает края рубашки, пуговицы разлетаются в разные стороны. Руками ныряет в бюстгальтер и ловким движением освобождает грудь.